Увидев, что Олег появился в нашем театре, я обрадовался и пригласил его разделить со мной грим-уборную. Так началась наша дружба, которая сохранялась до конца его жизни... Какой Олег был активный! Чуть ли не каждый день — новое предложение: «Пойдем в волейбол играть?» — «Пойдем!»; «Открылся новый бассейн, пойдем плавать?» — «Пойдем!»; «В пинг-понг стало модно играть. Давай научимся?» — «Давай!» А еще он вел дневник, в котором в основном записывал события будущего. Составлял план работы на год. Цели были такие: «Развивать актера в себе», «Развивать режиссера в себе», «Вылечить зубы».
Казалось бы, новенький, молодой парень — в сложившемся коллективе нужно вести себя скромно. Но Ефремов сразу во все стал вмешиваться: а это кто, а здесь у вас что? В комсомольской организации тут же выбрали его секретарем. И Олег, зайдя в кабинет и увидев сейф для хранения членских взносов, сразу потребовал: «Дайте ключи!» Конечно, старожилы на него косились: «Пришел тут, понимаешь, какой-то нахал из Школы-студии МХАТ!» Особенно когда Олег горячился на репетициях: «Это не по Станиславскому!» Его так и прозвали — «мхатовский нахал».
И, конечно, Олегу сразу стали давать главные роли. Да еще какие! Ведь пьесы Розова были особенными для того времени — в них все строилось не на производственных достижениях, а на нормальных человеческих чувствах. И вот нас с Олегом ввели в спектакль по Розову «Ее друзья», где рассказывалось, как школьные товарищи заботились о слепой девочке. Конечно, и тут давили. Розову рекомендовали: «У вас в пьесе нигде нет слова «Сталин». Куда-нибудь добавьте». Сошлись на том, что в декорации квартиры на стене будет висеть портрет Сталина. Только вот мы с Олегом вместо него поместили портрет Станиславского. И никто потом ничего не сказал. Наверное, не заметили...
Конечно, бывало между нами непонимание. Например, когда Сталин умер, на траурном митинге Ефремов был, как всегда, впереди всех. Он произносил речь. И заявил, что теперь «по сталинскому призыву» он подаст заявление в партию. И подразумевалось, что не только он подаст, но и товарищи. Значит — я. Но когда мы с Олегом шли с митинга, я ему сказал: «Нет! Я уже вступил — в ВТО» (так тогда назывался Союз театральных деятелей). Этой шуткой я дал понять, что не последую его примеру. Олег сначала разозлился, но на следующий день уже об этом не вспоминал. Он не любил долго задерживаться на одной эмоции.
Как и любой театр, Детский был полон интриг! Вот поступил в труппу Лев Дуров. Сначала пытался втиснуться в нашу с Олегом пару, потом отошел. А годами позже признался: «Вы с Олегом так дружили, что я из зависти пытался вас поссорить! Но не вышло». Надо отдать должное, поссориться с Олегом было не так просто. Он был необидчив, совершенно не мнителен. Ну а мне для него ничего не было жалко — из-за чего же ссориться? Помню, мы с ним по очереди играли рабочего Николая в пьесе «Романтики». Но роль эта так подходила Олегу, что я ему ее совсем отдал. А себе попросил у режиссера бессловесную роль вахтера. Надел фуражку, приклеил усы — все как у дяди Мити из нашего подъезда. В итоге мой маленький выход стал неожиданно срывать аплодисменты. От ревнивого к успеху Олега это не укрылось, и он говорит: «Давай по очереди — то ты вахтера играешь, а я Николая, то наоборот».
