Ефремов не был бы Ефремовым, если не попытался бы и меня затащить в театральный институт. Отработав 12 часов смены на заводе, я больше не шел спать, а разучивал с ним отрывок из «Бориса Годунова». Читал я ужасно, но друг виду не подавал: «По-моему, неплохо. Но тебе еще нужно позаниматься с педагогом». Александра Кудашева, к которой Олег меня притащил, позже признавалась, что слушала меня с ужасом. Но против энергии Олега, во что бы то ни стало желавшего, чтобы я учился с ним, она устоять не могла и пыталась все-таки чему-то меня научить. В Школе-студии МХАТ меня отсеяли на первом туре. Но я, уже настроившись учиться, поступил в педагогический институт, на факультет русского языка и литературы. Так что усилия Олега не прошли даром.
Несмотря на то что мы с Ефремовым учились в разных местах, общение не прерывалось. По выходным он приходил ко мне — я уже жил отдельно от родителей. У меня он мог расслабиться, отдохнуть от театральных разговоров. Мы играли в шахматы, а то и в карты. Когда не было денег, на кон ставилась какая-нибудь книга. Олег садился играть, считая, что ни в коем случае не проиграет. А когда это все-таки случалось, он страшно огорчался. Один раз в сердцах оставил такую надпись на проигранном томике (это был сборник американских новелл): «Чтоб ты подавился этой книгой!» Ну а когда деньги у нас появлялись, мы с Олегом шли в Сандуны, стоившие аж шесть рублей за посещение. Там были хорошие банщики. Уже тогда Олег следил за собой, как и положено артисту: делал не только маникюр, но и педикюр. Иногда мы могли зайти и в пивную, выпить по сто граммов. Там встречалась интереснейшая публика, фронтовики, и Олег любил расспрашивать их о жизни. Этот опыт позже помогал ему правдоподобнее играть свои роли.
Период, когда Олег создавал «Современник», пришелся на мой отъезд из Москвы. Сначала я работал в Череповце, потом в других городах. Четырнадцать лет мы с Олегом виделись только урывками, в мои редкие приезды в Москву. Ну а потом я вернулся сюда насовсем, и мы снова стали видеться чаще. Как выяснилось, годы разлуки ничего не изменили в нашей дружбе, хотя Олег занимал уже довольно высокое положение. Нашим встречам могла помешать только его занятость, но и тут он старался что-то придумать. Как-то раз, чтобы вволю пообщаться, он пригласил меня с женой на гастроли МХАТа по Волге. Это было большое событие, поездка в честь столетия театра, в ней принимал участие весь коллектив. Мне удалось увидеть все легендарные спектакли МХАТа. Что удивительно, хотя я и не профессионал, Олег всегда спрашивал мое мнение о каждом спектакле и слушал мои замечания очень внимательно. Наше путешествие по Волге запомнилось мне надолго, потому что мы очень много разговаривали, вспоминали...
Бывало, он делился со мной какими-то своими театральными переживаниями. Помню, как однажды возмущался поступком Евстигнеева, который не помог в болезни своей бывшей супруге — Лилии Журкиной. Еще рассказывал, как на него актеры обижаются, уходят из театра. Я спрашивал: «Почему так, Олег?» — «Потому что много о себе думают. Думают, что они настолько великие, что могут выдвигать мне особые условия».
Незадолго до его кончины мы поехали на кладбище — моя мама и родители Олега похоронены неподалеку друг от друга. Ефремов тогда уже с трудом ходил. И очень переживал, что не может обходиться без посторонней помощи. Жаловался: «Просыпаюсь утром и час ничего делать не могу — борюсь с одышкой». Странно было слышать такое от друга детства. Того, кто по-прежнему казался мне мальчишкой. Неугомонным и энергичным, который позвонит и скажет: «А полетели завтра на Луну? Я скафандры достал», — и мне ничего не останется, как мчаться с ним на космодром...
