— Алексей Владимирович, вы рано стали заниматься режиссурой. Ваш первый фильм «Шинель» был дипломной работой...
— Фильм получился — во многом благодаря Ролану Быкову. Он закрыл своим мастерством все недостатки съемочного процесса, очень маленький бюджет и хилые декорации. Работали зимой, и над сценой ограбления Акакия Акакиевича бились много дней подряд. Снимали ночью, в каменной галерее. Было холодно, но бесснежно, и вместо снега использовали опилки. В первые же дни Быков простудился и потом играл с высокой температурой. И вот наступает очередная ночь, погода отвратительно сырая, дует ветер, одежда на всех мокрая... Быкову нужно снять шубу и шапку перед тем, как войти в кадр. Любой другой уже плюнул бы и отказался — здоровье дороже! Но Ролан Антонович обладал огромной добросовестностью, приверженностью делу, он не мог так поступить. И когда прозвучала команда «Мотор!», человек, который только что сидел с полузакрытыми глазами и кашлял, преобразился. Сделал все именно так, как я задумал, и это при том, что у Гоголя сцена ограбления опирается на одно-единственное слово: «Караул!» Но Быков играл так, что у меня замирало сердце, было даже страшно...
— А ваша сказка «Три толстяка» до сих пор смотрится как современный, интересный фильм...
— Перед тем как я начал снимать сказку «Три толстяка», жена научила меня ходить по канату. Кстати, Юрия Олешу, написавшего «Трех толстяков», я знал лично. Он был частым гостем в нашем доме, поэтому для меня было важно экранизировать эту сказку. Так вот, если у вас есть свободный год, можете попробовать! Примерно столько времени у меня ушло, чтобы научиться, а тренировался я каждый день! Канат был натянут и дома, и на киностудии. Учиться этому пришлось, чтобы спасти фильм, потому что не было аппарата для комбинированных съемок. С такой техникой можно балансировать и в десяти сантиметрах от земли, а так пришлось по-настоящему натягивать веревку на высоте чердака. Конечно, предлагали взять дублера, но неизвестно, сколько времени на это бы ушло. Канатоходцев в стране не так много, а этот должен был быть с моей фигурой и похожим лицом... Погода была отвратительная, каждый шаг рискуешь поскользнуться. Гитанна стояла возле кинооператора и не сводила с меня глаз. В тот день у нее появились первые седые волосы...
— И «Шинель», и следующая ваша картина «Три толстяка», и ваша третья работа, фильм «Игрок», сняты на самом высоком уровне. Почему же вы перестали заниматься режиссурой?
— Дело в том, что современные условия на киностудиях не предполагают ни долгого поиска, ни ожидания, ни кропотливого труда. И режиссер, и актеры поставлены в жесткие рамки, срок выхода фильма строго оговорен. Все это отражается на качестве, а я работать так не хочу, ведь в свое время видел в деле таких мастеров, как Хейфиц или Калатозов. Когда создавалась картина «Летят журавли», Михаил Калатозов и оператор Сергей Урусевский каждую сцену снимали по нескольку дней. В сценарии был запланирован эпизод, в котором Вероника и Борис идут вдоль моста, и визуальный ряд выстраивается так, будто они поднимаются в небо. Ради этого кадра съемочная группа в полном составе несколько раз собиралась в четыре утра, нам накладывали грим, устанавливали оборудование. А на рассвете Калатозов с Урусевским смотрели куда-то вверх и говорили: «Нет! Небо сегодня не то. Попробуем завтра». И снять эту сцену так и не удалось, потому что делать ее абы как режиссер не хотел. Эпизод, где Борис падает, сраженный пулей, длится чуть больше минуты. А снимали его три дня! Режиссеру хотелось, чтобы все было естественно, поэтому он просил меня падать с открытыми глазами, но я все равно закрывал их, потому что брызги летели в лицо. И пока я, одетый в шинель, лежал в луже, Урусевский ездил вокруг меня на тележке, которую сконструировал сам. Он постоянно что-то изобретал! Придумал специальный подъемник, который позволил создать сцену предсмертных видений Бориса: я бежал по лестнице, а он поднимался на лифте, установленном в лестничном проеме. И не только они так работали, а многие! Хейфиц остановил съемки «Дамы с собачкой» на два года из-за моей болезни глаз! Мне пришлось проходить серьезное лечение, и режиссер решил ждать, хотя не было гарантии, что я вообще когда-либо выздоровею.
