— А в фильме «Дорогой мой человек» вы так убедительны в роли хирурга, что приходит мысль — и врач из вас получился бы великолепный...
— Нет, что вы! Водитель — да, но не врач. Когда мы готовились к съемкам, Хейфиц настаивал, чтобы я присутствовал при настоящих операциях. И совершенно случайно нашелся прекрасный доктор, который научил меня всем тонкостям. Снимаясь в картине «Летят журавли», я разбил лицо и попал на операционный стол к хирургу Просенкову. Это был тяжелый случай — я полетел с отвесного берега лицом в воду, а там торчали какие-то палки. Очнулся, когда меня везли в больницу — израненного, в насквозь промокшей шинели. Ближайшая больница оказалась в Дмитрове, где как раз дежурил Просенков. Увидев мое лицо, которое было смесью грязи, крови и грима, он даже бровью не повел. Сухо велел снять с пациента шинель и уложить на стол. Мне стало обидно, ведь я ждал, что все заахают, забегают вокруг меня. Но через несколько дней я узнал, как мне повезло, ведь этот врач оказался знаменитым на всю область хирургом. И когда я еще лежал в больнице, мне прислали сценарий фильма «Дорогой мой человек». Показываю его Просенкову, он воодушевляется и берет надо мной шефство. Как правильно мыть руки, надевать повязку, обращаться с инструментами — он не только это все мне показывал, но и брал на операции. Хотя как только я видел скальпель и кровь, у меня начинало темнеть в глазах. Живому человеку разрезают живот и достают внутренности! Сложно выдержать такое без подготовки. Каждый раз я старался под каким-нибудь предлогом выбраться на воздух... Но приходилось терпеть, ведь мой герой почти весь фильм находится в операционной. А когда мы снимали сцену, где я тащу раненого с поля боя, я уговорил военных, которые помогали с техникой, разрешить мне порулить настоящим танком. Управлять машиной оказалось довольно легко, но непривычно, потому что обзор через маленькое окошко. Я растерялся и, чтобы не врезаться, резко затормозил, со всего маха ударившись лбом о железную панель. После чего разразился такой длинной и витиеватой нецензурной фразой, что военные посмотрели на меня с уважением: «Настоящий танкист!»
— А физику вы изучали, готовясь сниматься в фильме «Девять дней одного года»?
— Вот с этим было сложнее всего. Конечно, режиссер Михаил Ромм хотел, чтобы я, играя ученого-физика, хоть немного понимал, о чем говорю. Но для меня эти слова — «нейтроны», «термояд» — были пустым звуком, ведь в школе по физике я получил твердую двойку! Так что приходилось трудно — с видом знатока сыпать терминами, которых я не знаю.
