— С какими прекрасными людьми вас сводил этот город? Какие-то еще картины вы снимали в Питере?
— «Петербургские тайны», самое название об этом говорит. Правда, в основном мы работали в павильоне в Москве, а сюда приезжали, чтобы снять проходы по набережным, дома, крыши, атмосферу. Так заявляли, что это история про Петербург. На этой картине я много общалась с самыми разными артистами, но лично для меня было важным, что я работаю с Натальей Георгиевной Гундаревой. Именно тут мы как-то по-человечески сблизились. Познакомились раньше, в фильме «Сердце не камень», там она небольшую роль играла. А потом уже Леонид Пчелкин начал снимать «Петербургские тайны», и мы целых два года работали вместе с Натальей Георгиевной. И это почти чудо. Студенткой я бегала смотреть на ее игру в Театр Маяковского и даже представить не могла, что такое может случиться, и когда-нибудь мы с ней вместе встретимся на экране, и отношения наши будут теплыми, мы станем при встрече целоваться, перезваниваться, болтать. Вот такая прекрасная у меня жизнь.
Мы не стали подружками, но по-человечески общались очень тепло. Но сначала между нами существовала дистанция. Она вообще вела себя отстраненно и холодно. А потом на съемках одной сцены долго что-то не получалось со светом, с камерой, а я играла сложнейший драматический кусок. Гундарева стоит и смотрит на меня, а я бросаюсь на колени, валяюсь у нее в ногах и со слезами умоляю: «Скажите, где моя дочь? Где моя дочь?!» Я начинала раз двадцать. Падала на колени, слезы лились потоком, но то свет не туда попадал, то камера «не приходила» вместе со мной на колени, то еще что-то. Дубль шел за дублем, я начинала с падения и рева, но ничего не получалось. И это была не моя вина. А Гундарева гордо стояла надо мной и смотрела на все это. Я уже потом поняла, что она просто следит, когда же я сломаюсь и скажу ребятам на площадке: «Ну вы соберитесь как-то, скоординируйте свою работу». Но я, конечно же, при ней не могла себе такого позволить. Я вообще не конфликтная. Ну, и безропотно раз за разом повторяла сцену. И когда мы ее наконец отсняли, Наталья Георгиевна взяла меня за руку, отвела в сторону и сказала: «Лена, ты можешь меня называть Наташей». Ну я, конечно, ни разу не переступила черту, всегда называла ее на «вы». Единственное, чем я воспользовалась, — это тем, что мне было позволено сидеть рядом. В перерыве я могла подойти, сесть с Наташей и слушать то, что она говорит.
Она, конечно, была удивительным человеком. Сразу приковывала к себе внимание. Все про себя понимала. В том числе, что ее каждая собака знает. Утром приезжала ненакрашенная на съемку, в конопушках, со светлыми бровями и ресницами, с неяркими чертами лица, но при этом несла себя как королева — ею и была...
