В этом году в день рождения Михал Михалыча я пошла к нему на кладбище с цветочками. Положила по дороге букетики всем, кого знала: Юрию Лужкову, Зыкиной, Никулину, Брунову, родителям подруги, потом Образцовой, Табакову, Галине Борисовне Волчек, и потом уже — Михал Михалычу. У него очень интересный памятник: стена, он к нам не поворачивается, одной ногой там, портфель здесь. И я энергетически почувствовала, что он где-то очень далеко.
Пока стояла, подошла компания — разбитные девицы лет по двадцать. Встали передо мной, смотрят на фотографию Жванецкого. Одна спрашивает:
— Кто это?
Ей отвечают:
— А, так это типО Задорнова.
Это «типо» вызвало у меня шок, но не стала ничего говорить — нет смысла.
Михаил Михайлович меня долго не признавал, я была как бы не его крови. Он очень хорошо ко мне относился по-человечески. Когда не стало Ильченко, позвонил со словами: «Кларка, свои должны быть вместе». И я пришла к «своим» в центр Москвы, в офис. Они собирались все в большом зале с лепнинами на потолке, проводили творческие вечера. Приходили Окуджава, Аксенов, Евтушенко, Битов. Все сидели за одним столом, а Михаил Михайлович читал свои новые работы, Рома показывал свои. Так я попала в этот круг.
Хотя правильнее сказать, что в какой-то круг я вошла вместе с Юрой — когда в первый раз оказалась на дне рождения Юриной подруги, кинокритика Алены Бокшицкой, и увидела театральную элиту! Художника Аллу Коженкову, Лию Ахеджакову, Инну Чурикову — это была такая компания!
Помню, как однажды в Доме ученых был вечер Лии Ахеджаковой, пришла Чурикова. Они дружили. Прямо скажем, не очень красавица. Сначала Лия читала стихи, потом она позвала Инночку. Та вышла в белой вязаной кофте, длинной юбке. Обе стояли на сцене такие красивые, такие одухотворенные!
— Среди небожителей вы уверенно себя чувствовали?
— Тогда совсем нет. И сейчас нет, но увереннее. Я была мышь — сидела, молчала, смотрела. Если меня просили тост произнести, говорила. Ну милая девочка, не более...
— Я так и не поняла, Жванецкий для вас не писал?
— Для меня никогда. Он звал в свои вечера, я выступала на сцене вместе с ним, с Витей, с Романом. Однажды протянул листочки: «Кларка, сделай». И в его юбилей я вышла с его монологом, это был мне большой подарок!
Он разрешал мне брать из его текстов все, что захочу. «Какой странный мальчик» — это же его. Я часто писала ему всякие поздравления, он любил их читать. Говорил: «Кларка, ты хорошо пишешь, пиши себе сама!»
— Как меняются темы, над которыми смеются люди в течение вашей творческой жизни?
— Тем же немного: политика, если пропускают, семья, дом, теща.
— О свекровях вообще нет ни одного анекдота! Как складывались ваши отношения с мамами мужей?
— Юриной мамы уже не было, когда я стала его женой, а мама Вити была простой женщиной, хотя я тоже не из богемы. Они жили в Днепропетровске, в маленькой хибарке на берегу Днепра. Витин папа каждое утро ходил с удочкой ловить пескариков, и к завтраку мама жарила мне рыбку. Когда я приехала знакомиться, она вручила мне ведро картошки, сказав, чтобы почистила. Я сидела чистила, она смотрела, хорошая ли я хозяйка.
