Я же полагаю, отец не сумел на самом деле побороть так называемый комплекс провинциала и стать в Москве своим.
Плюс чертовы таблетки, будь они неладны. Отец ведь понятия не имел, что вызовут привыкание, а по факту столкнулся с наркотическими препаратами, о которых в семидесятые в СССР мало кто слышал. Папа не понимал, что с ним происходит: когда принимает «таблетки от кашля» — жизнь кажется прекрасной, едва прекращает — хоть на стену лезь. А это были самые настоящие ломки. В этот период он пристрастился еще и к преферансу, стал проигрывать огромные суммы. Об этом мне рассказала мама.
Катился по наклонной. Фиму Зупермана подвел — своего администратора и друга, который в тяжелое время протянул руку помощи и вернул Ободзинского на большую сцену. А теперь Валерий подставил его с запланированными концертами, на которые были проданы билеты, — отказался выступать, сказавшись больным. Сам уехал с другими промоутерами, которые предложили на пять рублей больше за выступление.
Ну что такое пять рублей, не из-за них же он снова предал дружбу?! Не из-за них точно. Но тогда почему? Да потому, что человек с зависимостями теряет контроль над собой, не понимая, куда его поведет в следующую минуту.
Поняв, что погибает и надо лечиться, отец нашел хорошего специалиста. С доктором, которого тоже звали Валерием, они подружились. Папа стал потихоньку выкарабкиваться. И вдруг врач погибает в автокатастрофе. Ободзинский снова сорвался.
Я появилась на свет как раз в этот период его жизни. Вскоре после моего рождения мама узнала, что Валера ей изменяет с Лолитой из Одессы.
Отрывок из книги «Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады»:
«Неля повернула замок. Умыла ребенка. В зеркале ванной увидела себя — испуганную, беспомощную. Отвисший живот после родов. Ломкие волосы. Осунувшееся лицо, усталая. Нежеланная. Ненужная. И ничего не может с этим поделать.
Неля очнулась в психиатрической больнице ночью. Над ней нависала женщина и шептала какие-то страшные заклинания. Неужели в аду? Воспоминания раздавили. Она уткнулась в подушку, сжалась, задыхаясь, и кашляла слезами, как заблудившийся ребенок...»
— Ободзинский ведь женился на Лолите?
— Да. Мама позволяла отцу навещать нас с сестрой. С трудом могу представить, каких моральных сил ей это стоило. Она очень страдала. Но я никогда не слышала из ее уст ни одного пренебрежительного слова об отце. По крайней мере, в нашем с сестрой присутствии.
Отец звонил каждый день. Иногда — по несколько раз. Помню, принимался извиняться: «Доченька, прости, что так получилось у нас с мамой, распалась семья, я очень виноват...» Прямо причитал. Я, маленькая, мало что понимала в его душевных метаниях. Эмоционально чувствовала его состояние — энергетика тяжелая, как у больного, хотелось бросить трубку и убежать, только бы не слышать.
И счастья не обрел, и тематика песен меняется после развода с мамой. До 1978 года песни были жизнеутверждающими. А после — упадническими. Будто утерян смысл всего и вся.
Иногда он приходил и брал нас с Анжелой на прогулку. Встречи проходили достаточно скованно — потому что отец опять начинал извиняться.
Во время очередного визита шепнул мне: «Пока я не вернусь к вам, побудь ты за папу...» Я не поняла — что значит «побудь за папу»? Я же ребенок!
Со мной и Анжелой он общался совершенно по-разному. Сестру называл своей принцессой. Как к принцессе и относился. Поэтому для нее уход отца из семьи стал огромным стрессом, из которого она очень долго выбиралась.
То есть я росла и взрослела в обстановке, где в депрессии пребывали и сестра, и мама. А отец искал себя.
Однажды, мне было года три, случайно услышала, как мама расстроенно говорила подруге по телефону: мол, Валера бы не ушел, если бы вторым ребенком был мальчик, а не девчонка, что очень хотели и ждали Валеру-младшего. «Появление второй дочери Валеру-старшего, как мне кажется, рассердило, стало последней каплей», — добавила мама.
Услышанное повергло меня в шок, нагрузив на долгие годы чувством вины. Стала считать себя виноватой в разрыве родителей.
Однажды, маленькая, спросила маму:
