Второй раз, когда пришлось расстаться с усами — как раз для съемок в «Екатерине», — обернулся аж двумя курьезами. Приезжаю после первого съемочного дня домой, звоню в дверь, жена смотрит в глазок и не открывает. Пришлось подать голос. Потом она объяснила: «Смотрю, за дверью стоит какой-то незнакомый мужик...»
Вскоре после этого — концерт оркестра Сергея Скрипки, где я был ведущим, а также исполнял несколько песен и романсов, в том числе с любимой партнершей Валерией Ланской. Обратиться к гримерам то ли забыл, то ли просто не хватило времени — но усы пришлось рисовать черным маркером. Проверить, насколько натурально они смотрятся, решил на Лере. Заглянул к ней в гримерку:
— Как я выгляжу? Ничего странного не замечаешь?
— Ничего, — помотала головой Ланская, — а что случилось?
— Нет-нет, все в порядке. Ты готова? Скоро наш выход.
Все шло без сучка и задоринки, я уже и забыл про свои «художества», как вдруг стал ловить на себе недоуменные взгляды дирижера. В антракте глянул на себя в зеркало и обомлел: усы из черных превратились в ярко-фиолетовые. Рисовать поверх новые было рискованно: а вдруг приобретут еще более экзотический оттенок? Так и вышел во втором отделении в фиолетовом раскрасе. Сергей Скрипка, наверное, о чем-то догадался, потому что теперь смотрел на меня, едва сдерживая улыбку, и одними губами повторял: «Вот это усы!» Хорошо, публика в зале ничего странного в моем облике не заметила.
— Один из ваших коллег по вокальному цеху неистово уверял меня, что «Леонид Серебренников» — эстрадный псевдоним: дескать, он точно это знает, только вот настоящие имя и фамилию вспомнить не может.
— Любопытно, откуда он почерпнул такие сведения? Спешу разочаровать коллегу: и имя, и фамилию получил при рождении. Леонидом мама назвала в честь своего отца, которого видела в младенчестве и совсем не помнила.
История, не раз слышанная мною от бабушки, достойна сюжета для художественного фильма о временах Гражданской войны, когда люди, еще вчера бывшие одним народом, объединенные одной верой, стали врагами.
Когда в июле 1918 года белые выбили красных из Екатеринбурга, сочувствующий большевикам Леонид Бочкарев ушел с партизанским отрядом за Урал. Его жена, которой в ту пору едва исполнилось восемнадцать, осталась в городе с двухлетней дочкой — моей мамой — на руках. Контрразведка Сибирской добровольческой армии сразу внесла ее в список неблагонадежных (кто-то донес, что муж в партизанах) и приставила конвоира. Дальше попробую привести бабушкин рассказ от первого лица — как его помню: «От Лени остался револьвер — уж почему не взял его с собой, не знаю. Я очень боялась, что вестовому однажды прикажут провести в доме обыск и он найдет оружие. Как-то положила его на дно ведра, сверху закидала грязным бельем и пошла на речку — тогда многие, даже городские бабы стирку на мостках устраивали. Пока шла до тех мостков, сто раз холодным потом умылась — вдруг кто остановит да решит содержимое ведра проверить. К счастью, обошлось, и я потихоньку утопила револьвер.
Когда дочка спрашивала, где папа, отвечала: «Папа военный. Даст Бог, скоро его увидим». Это нас и спасло. Как-то утром вестовой скомандовал: «Собирайся! Приказано препроводить тебя в штаб». Думаю: «Ну все — конец, расстреляют». Вхожу с Ниночкой на руках в кабинет, а там, отвернувшись к окну, стоит белый офицер — в кителе, с погонами. Курит. Ноги у меня от страха ватные, внутри все застыло. «Ну что, муж-то в красных?» — спрашивает офицер и поворачивается. И тут Нина протягивает к нему руки: «Папа!» Он сразу как-то смешался, побледнел, папироса выпала из дрожащих пальцев. Сел за стол, пододвинул к себе стоящую на нем фотографию — видимо семьи — и сказал: «Вот так и мои где-то сейчас мучаются. Иди».
Дед Леонид домой так и не вернулся и даже весточки не прислал. Наверное, сгинул где-то в Сибири. Бабушка замуж больше не вышла, растила дочку одна. Работала на фабрике. Жизнь научила: чтоб вот так тяжело, до изнеможения, не трудиться до конца дней, надо иметь хорошую, всегда востребованную профессию. Поэтому когда мама заявила, что хочет стать балериной, и записалась в хореографический кружок, бабушка воспротивилась категорически. Танцами Ниночка год-полтора все-таки позанималась, но потом была вынуждена оставить это легкомысленное занятие — пришло время готовиться к поступлению в горный институт.
Получив профессию инженера-маркшейдера, вышла замуж и в 1937 году родила сына Володю — моего старшего брата. Его отец Степан Серебренников погиб в августе 1941-го под Ленинградом. Уже после Победы, в 1946-м, мама познакомилась с фронтовиком-артиллеристом Федором Шохиным. Стали жить семьей, но в ЗАГС не спешили — так, кстати, туда и не собрались. Когда в 1947 году я появился на свет, мама и меня записала на фамилию Серебренников — чтобы как у нее и Володи. Однажды она призналась, что еще беременной чувствовала, что носит под сердцем будущего артиста, для которого фамилия Серебренников будет более звучной, чем Шохин. Шутила, наверное, а может, действительно хотела реализовать свои детские мечты о сцене в сыновьях.
