Когда Леня произнес эту фразу, еще не было воинствующих фанаток пластических операций в нашем цеху, бабушек в нелепых нарядах с карикатурными мужчинками... Но как точно ведь сказал! Вот в этом был весь Леня — раз! — и в десятку попадет. Или промолчит так, что всем не по себе станет. Эльдар Рязанов признался однажды: «Я Маркова боялся! Мужик, да еще и молчит все время. Непонятно, что у него на уме».
Когда брат жил на Вернадского, внизу была квартира Володьки Трошина, который знаменитые «Подмосковные вечера» исполнял. Понятное дело, спелись. Стоят, бывало, с вениками: «Мы париться!» — и на неделю пропадают. Во время пребывания Лени в холостом состоянии утерявшая его общественность обычно обращалась ко мне. Вот и жена Володина прилетела: «Римм, куда они провалились?!» А я почем знаю? Начали искать — и нашли в милиции. Надо заметить, даже в состоянии совсем в стельку Леня всячески избегал физических действий, а вот острый язык его удержу не знал. Оказалось, эти двое что-то ляпнули патрульному милиционеру. За это «что-то» их и забрали. Однажды дошло до того, что мне позвонил секретарь партийной организации театра с просьбой обозначить границы Ленькиного запоя: мол, им надо график составлять. Хотя мне не нравится, что обычно пишут про актерское пьянство — ведь среди нашей братии алкашей никак не больше, чем среди слесарей, сантехников или врачей. Дело не в зависимости как таковой, а в работе нашей. Когда Леня играл «Маскарад», он за спектакль менял несколько рубашек! Представляете, как работал? На разрыв аорты, на износ. Актер же живой человек, его из розетки не выключишь даже в случае перегрева... Заканчивается спектакль — и ты начинаешь есть себя поедом за то, что не сложилось и где-то недотянул. Испытание для нервной системы серьезное. И ведь не отпускает! А пятьдесят капель примешь — и уже гораздо лучше. Когда-нибудь это явление изучат и придумают средство, «чтобы отпускало». А пока не придумали — водка. Мы часто заходили в ВТО, это называлось «пойти к бороде», человеку из той еще эпохи, придумывавшему восхитительные закуски за тридцать пять копеек. Хранитель культа актерского пития был совершенно лыс, но с бородой. У него собирались выпить и поесть. Старшие товарищи рассказывали: сидишь, бывало, и как лорд, с высоко поднятым подбородком заходит Василий Иванович Качалов. Идет к буфету, и все встают, по залу шепот: «Здрасте, здрасте...» Обычно Качалов брал сто пятьдесят грамм коньяку, выпивал у стойки и уходил. Этот ритуал выглядел настолько благородно, что ни у кого и мысли не возникало назвать его пьянством. Или кинозвезда той эпохи Валентина Серова... У нее, если выпивала даже чуть-чуть, уши становились малиновыми, просто горели как два фонаря на ее кукольной головке. И когда она, хохочущая, «с ушами» и Симоновым, прыгала в свою открытую машину, не было ни одного мужика, кто не свернул бы башку, глядя на эту картину.
Леня после принятия «дозы»-другой начинал петь романсы или читать Пушкина. Артист до мозга костей! Даже в состоянии абсолютного нестояния в каждое слово душу вкладывал. Но сколько веревочке ни виться... Раз напозволялся, два, а потом уже и тяга появилась. И вот это было уже страшно. Меня Леня любил и знал, что я его безумно люблю, поэтому иногда рисковал. Придет:
— Налей, а?
— Никогда!
Два раза подряд не спрашивал, был в курсе, сколько я от пьяниц натерпелась и как к этому отношусь. Я ж все про алкоголиков знаю! Один раз на человека посмотрю — и мне сразу ясно, сколько он принял на грудь. Муж все пять лет нашей совместной жизни пил как мерин. Мечта у меня была... Четыре детских пальтишки из мутона купила, чтобы отдать перешить на шубку, а он, сволочь пьяная, взял и продал зимой. А ведь как любил меня! Как жалел! Только ничего это не изменило. А где пьянки, там и все остальное. Приехал как-то с гастролей, бросил свой чемодан и убежал. Я думала разобрать его вещи, постирать и... Телеграмма одной молодой артистке была подписана: «Люблю. Целую. Твой Вовик». И пошел Вовик лесом...
