Судьба Зинаиды Григорьевны претерпела немало трагедий, но не сломила ее. Она и в старости оставалась такой же яркой, независимой, острой на язык. Устроившись в тенечке на скамейке с шитьем-вязанием, как бы невзначай заводила разговоры о пережитом. Внук — Савва Тимофеевич Морозов-младший — удивлялся и ее прекрасной памяти, и обилию событий, случившихся за одну жизнь.
«Летом дело было, в Покровском, гостили у нас Антон Павлович с Ольгой Леонардовной, — вспоминала бабушка. — Ну кем я тогда была? Молодая барынька, дура дурой, конечно, а спорить решилась, ты подумай, с кем? С Василь Осипычем... С самим Ключевским...», «Весь тот вечер, когда «Синюю птицу» давали, Константин Сергеевич в нашей ложе просидел, в нашей ложе — морозовской...», «Максима Горького читать люблю. Русской земли писатель, ничего не скажешь. А вот с Пешковым Алексеем Максимовичем не дружила...», «Витте Сергей Юльевич — ума палата. Российский наш премьер...».
Даже в страшные годы Отечественной войны она умела не терять достоинства и создавать вокруг себя тепло и уют. Правнучка Татьяна Морозова вспоминала, как семилетней девочкой летом 1944-го ее привели «на поклон к прабабушке». Запомнилась комната, залитая солнечным светом, стол, покрытый белоснежной вязаной скатертью, с букетом разноцветных ирисов и изумительный аромат кофе, который варила прабабушка. Девочке показалось, что она попала в рай.
«Меня поразили какая-то величественная стать прабабушки, ее нарядное светлое льняное платье и отливающие голубым волосы, — вспоминала позднее Татьяна. — Осмелев, я спросила:
