Это не означает, что перед вами сидит святой апостол в рубище. Если говорить серьезно, то определенные принципы должны быть у каждого. И у меня, конечно, они тоже есть — достались от родителей. Мои были самыми честными, чистыми, добрыми и остроумными людьми из всех, кого я знал.
Оба профессора. Папа был одним из самым известных врачей Закавказья, мама — проректором, преподавателем английского языка. Оба получали по советским меркам очень хорошие зарплаты, порядка пятисот–шестисот рублей, а на банковском счете ни рубля не накопилось к концу жизни. Мое детство прошло в трехкомнатной коммунальной квартире города Баку, в доме 1899 года постройки с удобствами на улице.
Соседи — посторонние люди, тетя Катя и дядя Стасик. Первый телевизор появился не в нашей семье, а у них. Такой маленький с большой линзой. И мы с братом Мишей приходили его смотреть, прихватив табуреточки. (Михаил Гусман — журналист, первый заместитель генерального директора ТАСС. — Прим. ред.)
Наш старый дом жив до сих пор, сейчас на нем мемориальная доска с именами родителей — Соломона Моисеевича Гусмана и Лолы Юльевны Барсук. Многочисленные ученики хранят память о них.
Папа был врачом от Бога, он вышел из старой школы Боткина, Захарьина. Возглавлял клинику в рабочем районе Баку — Сабунчах. От дома это полчаса езды на старом, жутком, развалившемся служебном москвиче, куда папа, человек ростом метр девяносто, влезал с трудом.
С раннего утра и до обеда он лечил рабочих. Запомнилась такая картинка: мы с папой приехали в больницу, навстречу выбежала пожилая санитарка, тряся пробиркой: «Профессор! У Мамедова моча пошла». И отец, рассматривая содержимое, радовался так, будто обнаружил бриллиант.
Часа в два дня водитель вез его на той же развалюхе в Четвертое управление Минздрава, где папа работал главным специалистом. Лечил больших людей — первых, вторых и третьих секретарей компартии Азербайджана. Причем не только лечил, но и со многими дружил, играл в нарды на досуге. Профессора Гусмана, замечательного кардиолога, обожали буквально все. Он был порождением новой системы, прошел войну главным терапевтом Каспийской военной флотилии. Гигант! Я и Миша, да простит меня брат, — слабые подобия папы.
Иногда мама говорила отцу:
— Мона! Попроси квартиру наконец. Тебя все любят, уважают — не откажут.
— Лока! Они все знают. Сами придут и сами дадут, — почти по Булгакову ответил папа.
Никто не пришел, ничего так и не дал. Папа умер в своем кабинете в тех самых Сабунчах...
К тому времени маленькая комнатка соседей отошла нам — тети Кати и дяди Стасика не стало. Но глобально это ситуацию не улучшило, как вы понимаете. Удобства остались на улице, было тесно. Когда Миша женился, его жена Джамиля устроила душ в бывшей кухне...
— Вы оказались в медицинском институте под папиным влиянием? Как он, доктор наук, отреагировал на то, что сын, получив диплом и даже написав диссертацию, вышел на сцену? Как воспринимал все эти ваши хи-хи, ха-ха?
— Протестую! Коммент про хи-хи, ха-ха меня огорчает. Я хорошо учился, много лет проработал в сумасшедшем доме! Хотя в медицину, честно говоря, не собирался. Ненавидел все эти кости, скелеты... Но папе же было приятно: старший сын наследует его профессию! Конечно, прямо он не говорил: «Юлик, иди во врачи». Папа был выше этого. Учился я замечательно, хотя в институт почти не ходил — занимался самодеятельностью. Мне повезло, что голова так устроена — могу прочитать на перемене любой материал и на час всю информацию удержать.
