Часто ели в складчину. Кому-то посылки передавали, мне родители подкидывали деньги. Были такие, кто постоянно ходил по комнатам: «Ребят, клея нет? Ой, что это у вас, пельмени? Угостите?»
Телефон — единственный на вахте — звонил круглые сутки. Там же оставляли записочки. Бежишь в ночи в свою комнату, вахтерша уже спит. Утром спешишь в институт, она протягивает бумажку, а там — вчерашняя просьба позвонить срочно.
Редко выбиралась к родственникам, так что Ленинграда толком не видела. Но мне нравилось ехать рано утром на троллейбусе до Моховой и смотреть в окно. Город очень красивый. Если занятия заканчивались чуть раньше, шла пешком до Невского, а там в метро, чтобы успеть на последний поезд.
Мы были молодыми, беззаботными, с надеждой смотрели в будущее, верили, что все хорошее впереди. Потом театр предоставил мне жилье, непонятную маленькую двухкомнатную квартирку. Туда я переехала с еще одной молодой артисткой. Постепенно, к сорока годам, накопила на собственную — спектаклями, съемками, гастролями.
— Сейчас молодые артистки покупают квартиры лет в тридцать, а то и раньше...
— Если сниматься в длинных сериалах, например когда один закончился и сразу начался следующий или съемки идут параллельно, наверное, можно обзавестись жильем и раньше. У меня не так гладко сложилась профессиональная судьба. Звать звали, но мыльные оперы жуткие и скучные. Казалось, наврежу карьере, если соглашусь на такую работу. Хотя финансово это, безусловно, выгодно.
— Из ста картин в вашей фильмографии сколько удачных, на ваш взгляд?
— Хотелось бы верить, что хотя бы половина. Честно говоря, не все картины со своим участием смотрела. Нет времени! Иногда пройдет лет десять, случайно включаю телевизор, вижу себя на экране и думаю: «Ой, а я ничего! Какой же я была дурой! Как могла себе не нравиться тогда?!» Иногда знакомые звонят: «Зоя, какая хорошая у тебя роль в таком-то фильме!»
Есть несколько картин, о которых не хочется вспоминать. И сценарий неважный, и режиссер слабый, который не в состоянии что-то исправить.
С нетерпением жду выхода на экраны фильма «Цыпленок жареный». НЭП, Петроград, история банды — сюжет захватывающий. Моя героиня — опекунша одного из главных персонажей — женщина сострадающая, душевная. Ключевые события картины проходят на ее глазах.
— В основном вам сейчас предлагают роли мам?
— В основном да, но, например, в сериале «Дылды» я сыграла стервь. Разлучницу, интриганку, любовницу главного героя, которого играет Сергей Рубеко.
Сейчас снимаем продолжение, линия моей героини тоже длится. Это интересная работа, и образ неоднозначный. Сначала она демонстрирует лучшие качества, располагает, вызывает полное доверие, а потом оказывается, что такая нехорошая! Не скажу, что случится невероятный перевертыш, но зрителю будет интересно.
— На ваших глазах у коллег случались приступы звездной болезни?
— Бывает, актеры по неопытности думают о себе слишком много. Не всех можно хвалить. Стоит им лишь сказать, что сегодня хорошо сыграли или просто органично смотрелись в кадре, — и вот уже крышу снесло. Человек позволяет себе кричать на персонал, швырять бутылки в стену: «Да ты знаешь, кто я?!»
С кем-то такое случается по слабости характера, когда кажется, что птица счастья уже поймана за хвост, поэтому можно смотреть на других свысока, оскорблять, срывать съемки. Но дело в том, что съемки закончатся и придется вернуться в обычную жизнь.
Да, на площадке актеры на особом положении. К нам повышенное внимание: оденут — разденут — накрасят — принесут чай. Ничего не делай, только играй. И ты возносишься над бытом, ощущаешь себя принцессой. Но вот звучит фраза режиссера «Всем спасибо!» и кто-то не успевает быстренько сбросить с головы корону, а несет ее в обычную жизнь. В результате получает по полной программе. Карета быстро превращается в тыкву. У меня самой такое бывает — опьянение и отрезвление...
— Зоя, многие мужчины говорят, что жениться на артистках нельзя. Что же с вами не так?
— У большинства на первом месте профессия, а не дом. Если у меня репетиция, все брошу и побегу. Даже ночью. Сто лет не подписывала контрактов, в которых смена не определялась бы двенадцатью — не меньше! — часами. Плюс дорога домой — еще два. И еще пара, если не укладываемся в отведенные двенадцать. В итоге часто рабочий день длится шестнадцать часов. Захожу в квартиру, бреду в душ и валюсь спать. Все, меня нет, полностью выключена из жизни, опустошена. Ни есть не хочу, не разговаривать...
