В саду рядом с летней эстрадой установили гигантскую гипсовую статую слона, перевезенную из павильонов Всемирной выставки. Винтовая лестница в его ноге вела наверх, к полому чреву, в котором располагались курительные комнаты и отдельные диванные со столиками, где мужчины могли, потягивая абсент и покуривая опиум, глазеть на танцующих красоток. Блеск и шарм заведению добавлял эффектный дизайн: просторный танцзал поражал буйством красок алых плюшевых диванов и бархатных занавесей. Помещение ярко освещалось огнями рампы, люстрами и светильниками в виде стеклянных шаров.
Главной же изюминкой, которой хозяева рассчитывали привлечь публику, должен был стать набиравший популярность канкан. Зародившись в бедных кварталах Парижа в начале XIX века, он стал фривольным вариантом кадрили, которую отплясывал рабочий люд на праздниках. Изначально его так и именовали — «натуральная кадриль». Танец отличался зажигательными телодвижениями, озорным настроением — женский смех и визг были обязательным дополнением — и ускоряющимся с каждой минутой темпом.
Некий англичанин по имени Чарльз Мортон, впечатлившись безудержными плясками местных красоток, назвал это безобразие канканом, что в переводе с французского означает «шум, гам». В приличном обществе канкан считался зрелищем неподобающим, а вот для кафешантанов, опереток и кабаре — в самый раз.
Крылья «Красной мельницы» на бульваре Клиши завертелись шестого октября 1889 года, и совсем скоро новое кабаре стало сердцем ночного Парижа.
Вечерами в зале было не протолкнуться — самая разнообразная публика собиралась посмотреть на ярких танцовщиц, которых Шарль Зидлер переманил из соседних кабаре. Веселье и порок манили нищую богему, состоятельных буржуа и светских снобов. Аристократы жаждали запретных удовольствий, кокотки высматривали любовников побогаче, художники — моделей для своих картин.
