То, что он сотворил для Морозова, напоминало волшебный замок из детских английских сказок с великанами, химерами и грифонами. Суровый фасад с готическими башнями, стрельчатыми окнами и зубцами на стенах контрастировал с парадностью интерьеров, а богатая деревянная резьба лестниц, панелей и потолков, цветные витражи, гобелены на охотничьи сюжеты и массивные камины воссоздавали романтический мир рыцарского Средневековья.
Английская готика на чинной Спиридоновке взбудоражила Москву. Публика здесь селилась солидная, ценящая покой и тишину. Но какая уж тут тишина, если постоянно народ топчется, за забор заглядывает, пытается узнать, что еще учудил Савва Морозов в своем «замке». А уж когда на фасаде появилась химера, на водосточных желобах — гаргульи, а на консолях — маски с мефистофельской усмешкой, толпа загудела: «Знамо дело, московские богатеи наполовину ничего не делают — отличаться так отличаться!»
В феврале 1897 года чета Морозовых переехала в отстроенный особняк. На пышном новоселье гости наконец сумели удовлетворить любопытство, даже великий князь Сергей Александрович частным порядком пожаловал осмотреть диковину. Правда Савва не удостоил его вниманием, и московский градоначальник вынужден был довольствоваться компанией его мажордома...
Получив солидный гонорар, Шехтель возвел для жены и троих детей миниатюрный готический замок в Ермолаевском переулке. «Построил избушку непотребной архитектуры, которую извозчики принимают то за кирку, то за синагогу», — с юмором сообщил о нем в письме старому другу Антону Чехову.
Карьера сложилась в одночасье, новые заказы сыпались один за другим. За Морозовыми потянулись Кузнецовы, Рябушинские, Дерожинские, Смирновы. Известному водочному королю Петру Смирнову он перекроил ампирное здание на Тверском бульваре. Фарфористу Матвею Кузнецову возвел торговый дом с «глазастыми» витринами на Мясницкой. Сахарозаводчику Харитоненко отделал интерьеры особняка на Софийской набережной.
Шехтель был феноменально трудолюбив. Работал весело и вдохновенно, «между чертежной доской и бокалом шампанского». Порой вел несколько проектов одновременно. Великолепный рисовальщик, он с легкостью переходил от одного архитектурного жанра к другому. При этом умудрялся не повторяться даже в деталях — фантазия его была неисчерпаемой. Если проект захватывал, забывал обо всем: запирался в кабинете и по нескольку дней не выходил к столу. Любимые бифштексы, по рассказам домашних, приходилось просовывать ему в чуть приоткрытую дверь. Но и отдыхать Франц умел самозабвенно: не прочь был с друзьями переброситься в карты, на бега съездить, в ресторане посидеть.
