Поддерживала меня Тамара и когда произошла пренеприятнейшая история с картиной «Человек, которого я люблю». Режиссер Юлий Карасик утвердил на одну из главных ролей. Обычно театральный сезон — до первого июля, потом труппу распускают на два месяца. Худрук Равенских куда-то уехал, и письмом, что он не против продолжения съемок осенью, я заручиться не успел. Группа отправилась в экспедицию в Таганрог и Ростов-на-Дону, а это — сотни людей, техника, декорации... В общем, огромное хозяйство. На осень назначили досъемки в павильонах «Мосфильма». А Борис Иванович ревновал своих актеров к кино, не любил отпускать...
В тот год он начал репетировать «Дни нашей жизни» и уперся: «Не дам разрешения сниматься», и все тут. Уговаривать его даже приезжали второй режиссер картины и завпроизводством киностудии. Ни в какую! Дошло до того, что Равенских позвонил Екатерине Фурцевой, у которой ходил в фаворитах: «Вы позволите мне не выполнить план?» Эта фраза решила все: «план» — слово магическое. «Отпустить не могу, — отрезал худрук. — Не по своей воле — приказ министра!»
Что оставалось «Мосфильму»? Искать другого актера и заново переснимать большую часть картины! В результате на мою роль взяли Георгия Жженова и он прекрасно ее исполнил. Но какой случился скандал! И свалили все, конечно, на меня. На студии появилось распоряжение, чтобы фамилию Горобец даже не произносили, у меня сложилась репутация артиста, который может страшным образом подвести.
Думал, путь на экран навсегда заказан. Однако вскоре все-таки вызвали на пробы на «Беларусьфильм» к Виктору Турову — эта киностудия и режиссер сделали мою судьбу в кино, многие даже считали меня белорусским актером. «Люди на болоте», «Дыхание грозы», «Высокая кровь», «Красный цвет папоротника» — у Турова я играл много. Постоянно мотался между Ленинградом, Минском и Москвой. Уставал, но ощущение это было приятным.
Самой интересной своей работой считаю «Батьку» режиссера Бориса Степанова, хотя судьба у картины непростая. Я сыграл реального человека, который организовал партизанский отряд в Сураже. Немцы схватили его четверых детей и предложили обмен: их отпустят, если батька сдаст свой отряд. Минай отказался, и ребятишек расстреляли. В Сураже им поставили памятник. Сам батька выжил чудом. После войны вновь женился, у него появилось еще трое детей — и сын, Слава Шмырев, написал сценарий об отце. Снимали в местах, где все происходило. Местные жители нас постоянно критиковали: «Все было не так! Он не здесь стоял и другое говорил!»
Перед московской премьерой «Батьки» на кинотеатре «Художественный» висела растяжка с моим портретом. Дома никому об этом не сказал, подумал: «Поедем завтра с Тамарой Ивановной на репетицию — сюрприз устрою!» А утром на здании уже другая афиша — «Битва за Берлин». Ночью заменили: СССР тогда вел переговоры с обеими Германиями, а наш фильм изображал немцев в таком негативном ключе, что его изъяли из российского проката. Хотя в Белоруссии «Батьку» каждый год показывают, а на Всесоюзном фестивале в Тбилиси я даже два приза за свою роль получил.
