Уходя из жизни, Цветаева оставила три письма: Муру, другим эвакуированным писателям и влиятельному поэту Николаю Асееву, с которым, как ей казалось, сдружилась. Асееву она поручила сына, молила не оставлять его и держать при себе. Увы, едва оценив сложный характер неуживчивого растерянного подростка, благополучная чета Асеевых от него отделалась. Георгию предстояло самому решать свою судьбу: из чистопольского интерната перебраться в Москву, эвакуироваться в Ташкент, пробиваться обратно, голодать, воровать и потом с позором возвращать долг, унижаться и просить, пахать в строительной роте, практически полностью сформированной из уголовников, оказаться на фронте. Единственными людьми, которым Мур оставался небезразличен и которые старались помочь ему изо всех сил, были Муля Гуревич и сестры отца. Страшно обтесавшая Георгия жизнь сотворила с ним и кое-что важное: в конце концов в нем стали проявляться и доброта, и умение сочувствовать, и понимание, что люди вокруг — не функции, и главное — осознание трагического масштаба личности мамы. Ему было теперь немного надо: он надеялся стать, может быть, переводчиком или критиком, научился стоически и с юмором принимать и переносить удары судьбы. Но в 1944 году Мур погиб на фронте. Есть версия, что похоронен он был на кладбище деревни Струневщина в Белоруссии, а позже его останки перенесли в братскую могилу города Браслава. От Мура остались только дневники и несколько небольших отрывков юношеской прозы.
Как знать, не были ли трагические судьбы Марины, Али и Мура мистической рифмой, предложенной никогда ничего не забывающей жизнью? Что, если так они заплатили за муки ни в чем не повинного крошечного существа, преданного Цветаевой? У нее ведь был еще один ребенок.
Родившаяся тринадцатого апреля 1917 года, уже после мобилизации отца, Ирина Эфрон не дожила до трех лет. Если Аля была для Марины своеобразным проектом, возможностью создать личность по собственному подобию, если Мур стал для нее главной любовью, слепой и развращающей, то к Ирине — обычному, славному, тихому ребенку — она не испытывала ничего, кроме равнодушия и раздражения. Знакомым подчас случалось оказываться в предельно неловком положении, сталкиваясь с ее отношением к дочери. Так, Цветаева мимоходом объясняла, как именно привязывает малышку веревкой к ножке кресла, уходя на весь день. Ходили слухи и о побоях. Единственным недолгим счастливым временем в жизни маленькой Ирины были несколько месяцев, на которые сестра Сергея Елизавета Яковлевна увезла ее в деревню. Впоследствии она с тоской рассказывала, как практически немая, явно отстающая в развитии малышка стремительно изменилась в условиях любви и заботы, какой чудесный характер у нее формировался, как начал просыпаться музыкальный талант... Лиля — так в семье звали Елизавету Яковлевну — решилась предложить невестке забрать девочку надолго, если не навсегда. В ответ Цветаева приехала и увезла Ирину — ни у кого не было права этому препятствовать.
