Из третьего переиздания своей первой книги папа изъял все фотографии сыновей — и мои, и Антона. В главе про семью фигурировали только Нонна с приемной дочерью... Однако после его смерти я пролистывал книгу и случайно обнаружил: три страницы про нас с Антоном папа все-таки написал в главе о... Японии! Будто спрятал своих сыновей от глаз внимательного цензора! Плавно от созерцания местного колорита перешел к сожалению, что не может разделить эти впечатления с детьми. И знаете, в его словах чувствуется искренняя печаль о том, что наши отношения не сложились...
В 1990 годы я работал в рекламе, имел возможность помогать отцу в голодное для артистов время. Предложил записать сказки любимого им Салтыкова-Щедрина на кассеты. Думал, прочтет две-три, а папа загорелся — отработал целых тридцать три, девять месяцев читал в студии звукозаписи. Стоило это, между прочим, двенадцать тысяч долларов, а я за две тысячи в те годы квартиру купил на Таганке. Но мне не было жалко вложенных средств — тот комплект из десяти аудиокассет тоже стал подарком отцу на семидесятилетие. Единственное, о чем мечтал, — услышать от него хоть раз в жизни простое человеческое спасибо. А вместо этого, будучи не в настроении, отец однажды заявил: «Ты неблагодарный, работаешь в низкопробном кино».
В 1998 году мы затеяли новый совместный проект: решили записать на видео «Историю города Глупова» Салтыкова-Щедрина, которую отец должен был читать уже в костюмах, выступая один во всех ролях. Я снял помещение в санатории в Рузе. Девять дней мы работали: он по два часа гримировался и по три читал на камеру. Оставался последний съемочный день, но самый главный — связующий все части сюжета. А отцу вдруг разонравилась работа. Перегорел и отказался заканчивать съемки. Его не волновали ни потраченные средства, ни все те люди, которые вокруг него скакали девять дней подряд...
После этой выходки за оставшиеся десять лет его жизни мы виделись всего пару раз. Отец понял, что я обиделся, но, как обычно, народному артисту оказалось трудно признать свою вину. Проще выразить недовольство... «Ты мне не сын! Не хочешь сменить фамилию?» — как-то обратился по телефону с предложением. Но семья — это не всегда там, где хорошо. А фамилия — не всегда семья. Еще есть незримые кровные узы, с которыми надо хоть как-то считаться, — это то, что было до тебя и останется после... И это важнее сиюминутных эмоций. Мы с отцом так и не нашли в себе сил, чтобы наладить отношения. Думаю, обиды мешали нам обоим, жаль, что понимание этого пришло ко мне слишком поздно.
Когда узнал, что отец слег в больницу с тяжелым диагнозом, я его навестил. Пытался поговорить по душам: «У тебя было пять жен, скажи, это имело смысл? Стоит ли держаться за единственный брак?» Такой непростой тогда выдался в моей семье период и не с кем было поделиться. Но вот передо мной умудренный опытом мужчина — мой отец! Отвечать он начал издалека, с шутками-прибаутками, но так до сути и не добрался... Неожиданно в палату вошла Нонна — узнав, что я приеду, тоже поспешила прибыть. Села рядом, и при ней откровенничать стало уже неудобно. Эх, папа, папа. Ты ушел и унес с собой возможность последней красивой сцены: мы встречаемся и говорим, прощаемся, прощаем...
