Когда требовалось что-то доходчиво объяснить, Люба пользовалась ненормативной лексикой. Мы уже стали популярными, у нас брали интервью. Я попросил: «Ты известная артистка, лицо театра, не ругайся матом!» Она пообещала. Шла тяжелая репетиция «Фрака». К Любе зашла подружка Лариса Удовиченко. В перерыве артисты спустились в зал, Лариса стала рассказывать байку про «Мосфильм», и у нее проскочило несколько нецензурных выражений. Люба ее остановила: «Лариса, не ругайся матом, Райхельгауз за это ужасно...» И употребила крепкое словцо, которое в переводе на литературный язык означает «заниматься любовью».
Я любил Любу, по праву считал ее одним из основателей нашего театра. Когда в «Школу современной пьесы» пришли Владимир Качан и Эммануил Виторган, возникла идея второго состава спектакля «А чой-то ты во фраке?». Стал искать им партнершу, кто-то подсказал, что без дела сидит Гурченко: в начале девяностых она практически не снималась. Людмила Марковна долго заучивала мою фамилию, потом расспрашивала, что за театр «Школа современной пьесы», наконец пришла на встречу.
Поначалу Гурченко обрадовалась, что в спектакле присутствуют опера и балет, потому что она танцует и поет. Но выяснилось: требуется совсем не то, что она умеет. И тогда Людмила Марковна начала заниматься с педагогом по классическому вокалу, с балетмейстером, разучивать фокусы с Терезой Дуровой. Вкалывала всерьез. Как-то на репетиции сломала ногу, ей наложили гипс. Но на другой день пришла в театр и продолжила репетировать вокальные и драматические сцены. А как только гипс сняли, вышла на сцену.
Единственное, чего Людмила Марковна не могла понять: как получилось, что она не в первом составе? Зачем нужна какая-то Полищук? Тем не менее спектакль мы выпустили в двух составах, так и возили по гастролям. На Чеховском фестивале в Ялте «Фрак» сначала сыграла Полищук, на другой день — Гурченко. В Севастополе история повторилась. После спектакля Людмила Марковна отвела меня в сторонку.
— Иосиф Леонидович, нужно поговорить. Я заметила, что в Ялте гастроли открывала Полищук и в Севастополе тоже. Получается, что мы не в очередь играем, а она артистка первого состава?
— Да, она первого.
— Значит, я — второго?
— Да.
— Я никогда не была артисткой второго состава! И не буду. Либо мы играем спектакль в очередь, либо возвращаемся в Москву и расстаемся.
— Значит, расстаемся...
Мне было очень тяжело это говорить. Возможно, совершил ошибку. Но в тот момент не мог поступить иначе: номером один для меня была Люба. Вскоре Гурченко заметил Андрей Житинкин, и ее театральная карьера пошла в гору. Несколько раз мы пересекались на съемках телепередач, Людмила Марковна либо холодно здоровалась, либо делала вид, что меня не замечает. Я ее понимаю: тоже нелегко забываю обиды. Жаль, что она не прижилась в нашем театре, это я виноват.
С Полищук тоже пришлось расстаться. Причина была банальна: она предпочла зарабатывать деньги, стала играть в антрепризном спектакле. На мое недоумение отвечала: «Там я после одного спектакля купила кожаную куртку, а здесь должна пахать на нее месяц». У нас не было конфликта. Просто я — за театр-дом. И долгие годы Полищук жила в этом доме. Когда у нее появились боли в позвоночнике, мы увеличили антракты, во время которых она лежала на кушетке из фанеры, которую сколотили монтировщики. Как-то я предложил ей и Филозову сыграть спектакль «Уходил старик от старухи». Люба отказалась: «Не хочу быть старой». Так и не стала.
