Один хороший знакомый помог нам в выборе дома, он дал Люсе списки квартир после капремонта. И она выбрала Трехпрудный. Потом снова уехала, а я в перерывах между работой принялся за ремонт. Я был пианистом, руководителем эстрадного ансамбля, выступал с солистами нашей эстрады, увлекался джазом, но в общем на все сил хватало. Это было счастливое время, кроме двух последних лет...
А все началось с фильма «СекСказка», где Люся познакомилась с продюсером, а впоследствии — своим мужем Сергеем Сениным. Она вдруг перестала ездить со мной на концерты. У нас была шикарная аппаратура, звукорежиссер, рабочий сцены, но Люся ездила с фильмом и перед сеансом пела а капелла. А мне объясняла: «Ну зачем так далеко таскать аппаратуру?» И между нами стал возникать какой-то неприятный холодок, а потом начались конфликты. И виноват, конечно же, снова был я. «Ты изменился, — твердила она. — Готовишься к другой жизни». Я не понимал, что происходит. Люся уезжала на неделю, мне же говорила по телефону: «Не надо приезжать, Костя...»
Я был настолько уверен в ней, что у меня и мысли не возникло, что у Люси кто-то есть. Однажды беру билет и лечу в Вильнюс. Люся о моем приезде ничего не знает, я предвкушаю, как она обрадуется сюрпризу. Долго ищу за городом коттеджи, где поселили актеров. Стучу в ее номер на втором этаже. Она открывает и удивленно спрашивает:
— Зачем ты приехал? — и опять началось... В мой адрес понеслись упреки: — Ты стал другим, ты мечтаешь уехать, у тебя кто-то есть...
Люся умела меня довести — она никогда не истерила, истерил я. Она говорила холодно и тихо... От несправедливости и беспощадности ее обвинений я упал на пол.
— Да я сейчас голову себе разобью!
— Бей, бей! — хладнокровно приговаривает Люся.
Этот кошмар длился полночи, часов в пять я сел в такси и уехал в аэропорт. По дороге вспоминал наши прошлые бурные ссоры. Во время одной из них я брился и в порыве отчаяния полоснул себя по щеке, потом по руке. Не знаю, что на меня нашло. Нужно было как-то выплеснуть свое возмущение. Но на Люсю это не действовало.
В другой раз, помню, мы ругались — и Люся потеряла сознание. Сидела на диване, вдруг обмякла, побледнела и стала сползать на ковер. Я бросился к ней, подал воды: «Прости, прости!» В такие моменты извинялся, конечно же, только я.
Было в этих сценах что-то театральное. А главный ужас заключался в том, что Люсино настроение менялось стремительно: через пятнадцать минут так, через час по-другому... Не угадаешь.
В общем, вернулся я в Москву. Люся перестала мне звонить. И я ушел, взяв свои любимые рубашки...
Я тогда не понимал: в чем дело? Это потом до меня дошло, что таким вот жестоким способом, с кровью и болью, она специально отрывала меня от себя. Ей надо было самой себе внушить, что я — предатель, что преследую корыстные цели. А в чем корысть? Я посвятил ей почти двадцать лет своей жизни, а в итоге что? Я не добился в жизни того, чего мог добиться. Самое обидное, она не хотела считать меня способным на большее...
