Я пытался объединить лучших артистов Театра миниатюр и моих несчастных Рому и Витю, но играли-то они Жванецкого, а он был вне закона. И чиновники терзали спектакль весь сезон — это было невыносимо. Они угадывали каждое не нужное им слово и выбросили самые яркие миниатюры. Я помню главного цензора — он, кстати, и устраивал в Москве Рому и Витю по просьбе Кобзона. Но хорошего в нем не было ровным счетом ничего, он уничтожил огромное количество спектаклей Театра на Таганке.
Мы репетировали в малом зале Театра миниатюр, в нем все протекало: холодно, с потолка капает, а мы сочиняем спектакль про юг и немыслимую жару... Но капель и сквозняк меня не пугали, к тому же крышу починили. Я не боюсь бедного искусства, мне было бы достаточно расстеленной на земле циновки, на которой могут играть актеры. Куда важнее было то, что тогда я этого театра чуть-чуть побаивался, мне казалось, что в нем до сих пор живут великие тени. Еще бы: Станиславский ставил здесь «Чайку» и «Царя Федора», тут шли спектакли Таирова и Эйзенштейна. Этот театральный особняк и страшил, и завораживал, я поглядывал на него облизываясь. Очень давно хотел сюда внедриться, и это было вовсе не из-за отсутствия работы — в Москве меня приглашали широко, — а из желания захватить это помещение. Буквально — захватить.
Я ставил в Театре миниатюр долгие годы, это был мой театр, но меня не могли назначить главным, поскольку еврей и не коммунист. Но потом это все же произошло: Театр миниатюр стал «Эрмитажем» и с годами я получил все, вплоть до звания народного артиста — было удовлетворено и мое официальное честолюбие.
В 1993 году это здание у нас пытались отобрать коммерсанты. Взорвали крышу театра, меня угрожали зарезать, и я ходил с охранником. Когда в театр пришли люди с бумагами на здание, я объявил голодовку. Перед этим пережил внутреннее кровотечение и клиническую смерть, три с половиной месяца лежал в Боткинской больнице — у меня открылась язва, и голодовка была очень опасна. Тогда нас поддержали все: рядом были Фазиль Искандер, Сережа Юрский, Владимир Максимов и Сергей Соловьев, Олег Попцов каждый день давал по каналу «Россия» сюжет о нашем театре. И мы отбились от рейдеров.
— Тогда вас поддержала и Любовь Полищук. Она долго работала в вашем театре, была ведущей актрисой...
— Жванецкий познакомил нас, когда я был студентом, Люба играла в одном из наших небольших спектаклей. В то время она была ведущей в Московском мюзик-холле, которым руководил Марк Розовский, тонкий театральный режиссер — чудны дела твои, Господи! Люба была несчастным существом, потому что ей раньше надо было узнать о себе правду как о большой актрисе с редкими возможностями. А она расфыркивала себя на дурацкие концерты и мюзик-холльные программы. Мне долгое время были непонятны ее времяпрепровождение и жизнь. Она ведь была совершенно прекрасна... Мне все это дуростью какой-то казалось.
