В жизни Любы любовь, драма, трагедия переплелись до отчаяния. Но все-таки любви было больше…
Однажды меня пригласил на свой юбилей известный режиссер, — вспоминает подруга Соколовой, актриса Любовь Омельченко. — Собиралась я поехать к нему с Любой, но когда сказала об этом его жене по телефону, та ответила: «Не-ет, ты ее не бери с собой, она странная стала — частушки любовные поет о своем бывшем муже.
Похоже, из ума выжила». Нет, не зря мы с Любой считали, что в Москве одно думают, другое делают, а третье чувствуют... В тот раз она меня уже ждала, спрашивала, что подарить юбиляру, а я сказала бы: тебя, мол, не хотят принимать? Поэтому заехала за ней на машине, но мы попали в пробку и часа три в ней простояли. Разговорились, и Люба стала вспоминать свою жизнь. Столько рассказала! Наш водитель плакал, смеялся и, когда мы наконец доехали, признался: «Сегодня у меня удивительный день!» Да, Люба Соколова, хоть и играла роли простых русских женщин, была ни на кого не похожей. Мы дружили тридцать лет, и сейчас я постараюсь рассказать о ней.
…Была я смешной девочкой, приехала в Москву из провинции и поступила в Школу-студию МХАТ.
Высокая, большая сверху. Когда шла по Тверской, ко мне часто подходили незнакомые мужчины: «Вы — Венера Милосская, вас надо лепить». Я останавливалась и наивно хлопала глазами. Старшая сестра, учившаяся в театральном институте в Ленинграде и приезжавшая ко мне, ругала: «Что ты их слушаешь?» А ведь внутренне я была маленькой, к тому же, что называется, монастырского воспитания, ходила в длинной юбке и, садясь, пониже натягивала подол.
Но мое казацкое начало все-таки раскрылось — когда я в Школе-студии играла Лушку из «Поднятой целины» Михаила Шолохова. Сама выбрала отрывок из романа и попала в точку, потому что моя героиня дала мне возможность впервые почувствовать себя актрисой. Вышла я в казацких кофте и юбке, которые сшила для этой сцены, и начала… Куда только делась моя зажатость?
Преподаватели со студентами гудели и ухахатывались. «Вы посмотрите на меня, товарищ Давыдов… — в эти шолоховские слова я вкладывала весь жар, на какой была способна, — я женщина красивая, на любовь дюже гожая. Вы посмотрите: что глаза у меня хороши, что брови, что нога подо мной, ну и все остальное…» Здесь я взялась за свою длиннющую юбку и потянула ее вверх. Все в зале аж привстали — настолько никто не ожидал от меня подобного движения, как не ожидали и выданной мной игры. А среди зрителей присутствовали члены съемочной группы из Ленинграда, искавшие молодую актрису в картину «Счастье Анны». И меня, девочку-студентку, без проб утвердили. Сниматься предстояло с уже известными актерами, одну из главных ролей должна была играть Любовь Соколова.
Съемки проходили в Костроме. Вернулись мы в первый раз в гостиницу, пошли в ресторан — обед на съемочную площадку не привозили. За стол я села рядом с Любовью Сергеевной, напротив — Николай Гриценко. Я «темная» была, не знала особенно, что это за актер, ну, видела в каких-то картинах, и то мельком: у нас дома телевизора не было, спасибо, к соседям можно было иногда зайти посмотреть. И вот передо мной Николай Олимпиевич, возле него на столе — икра черная, водка в графине, сборная солянка, от вида и запаха которой я чуть сознание не потеряла, потому что моя мама ее великолепно готовила, а в институте и на съемках уже никакой солянки я не пробовала: вела полуголодное существование. Любовь Сергеевна спросила меня на весь ресторан и, как часто у нее бывало в обычной жизни, окая: «Ну, что есть-то будем?» Я тонким голоском: «Чай пить будем…»
— «Ну, чай-то потом, а есть что будем?» Николай Олимпиевич водку пил, икрой закусывал, а я сидела, в руках маленький кошелек с какими-то копейками мяла.
Когда я много лет спустя спросила Любу, почему она меня, еще девочку, выбрала себе в подруги, услышала в ответ: «У тебя такое лицо было, когда ты кошелек в руках теребила! Ты же казачка — я понимала, что просить ни за что не станешь, а есть-то, понятно, хотелось…» А тогда, в ресторане, она объявила мне: «Ну хорошо, давай комплексные». Комплексный обед — полтарелки супа, второе и компот — стоил шесть рублей, а у меня стипендия была двадцать, и тех уже не осталось. Поэтому я молчала. Люба тихо говорит: «Послушай: когда уйдет твоя красота и попа станет, как у меня сейчас, тебя начнут снимать вовсю. Тогда и отдашь мне комплексными».
