— «Любка? А ты чего стоишь?..» — «Ну, ты-то спишь…» Она рукой в гипсе, еле шевеля ею, показывает: «Сюда иди. Стул возьми». Я села. Люба: «А Мишка-то (Глузский, значит, она приходила в себя, узнала его) сказал, что Майю-то вчера схоронили…» Потом: «Ты шла-шла ко мне, все раздала… А что сама-то ела?» На ней живого места не было, а она обо мне беспокоилась! Люба на тумбочку кивнула: «Что там лежит?» А там бананы, кто-то ей принес. Видимо, зная, что я начну отказываться, она как-то так вытянула загипсованную руку, осторожно ее повернула, медленно, негнущимися пальцами взяла банан и протянула мне: «Ешь». — «Нет». — «Сказала — возьми и ешь». Когда я потом, выйдя от нее, шла к метро, даже не плакала, а выла и ничего не могла с собой поделать… Сколько же было в ней силы!
И любви, и страдания, и это уже невозможно было разделить. Ведь сын Коля погиб… Иногда, когда я приходила к Любе, она протягивала мне затертый блокнот: «Возьми». Я уже знала, что мне предстоит, поэтому начинала мяться. Но она настаивала: «Сказала — возьми, не спорь!» — «Что-то у меня со зрением…» — «К окну подойди!» Давала-то она мне написанные Колей стихи. Открывала я блокнот, а там буквы давно расплылись от мокрых пятен, мама моя родная… Люба: «Не слышу! Читай!» И, чуть не теряя сознание, я начинала читать ей вслух стихи ее умершего сына, политые, уж не знаю чьими, наверное, ее слезами. Но почему она доверяла это чтение именно мне? Наверное, верила — как человеку, который может разделить ее самую большую боль...
…Да, я ведь еще не до конца рассказала о нашем походе в Кремль.
На чье-то предложение довезти Любу до дома она отказалась: «Спасибо, сыночек». И поперли мы пешком через Александровский сад к станции метро «Площадь Революции», и все встречные Любе улыбались.
А она ко всем относилась одинаково — дружила и с «простыми» людьми, и с женой президента. Вспоминаю, как пришла к ней в очередной раз в гости. Люба перед тем позвонила мне: «Я так соскучилась…» Удивляюсь: «Мы же с тобой вчера по телефону разговаривали». — «А кажется, что так давно… Приходи». Встречает меня на пороге в белоснежной блузке, я достаю брошку, которую купила для Любы в Китае, будучи там на съемках. Не знаю почему, но никаких украшений она не носила. Я пришпандорила Любе брошку на блузку. Прошла в комнату и увидела, что половину ее занимает огромный букет.
«Что это?» — «Да Наина прислала». Все еще не привыкнув к тому, с кем дружит Люба и как просто отзывается об этих людях, я спросила: «Какая Наина?» — «Да Ельцина!» И дальше: «Ну, ручки иди помой». Сама пробежала вперед: «Подожди, подожди». В ванной Люба начала крутить гусек крана вправо-влево. «Сейчас положение крана найду — опять не работает». Пока она крутила, я в туалет пошла, и опять Люба впереди меня протиснулась, дернула что-то у унитаза. Я засмеялась: «Теперь положение горшка ищешь? Ты бы лучше попросила Наину Иосифовну вместо цветов сантехника тебе прислать». Люба расхохоталась! Но она никого ни о чем просить не могла, а нехитрым подаркам радовалась, букету — очень.
«Теперь пойдем вмажем?» — предлагает Люба. «Вмазать» для нее означало выпить граммулечку. Прошли на кухню.
