Наша девочка не подпускала к себе никаких собак, поэтому щенков у нее не было, но каждый раз после течки наступала так называемая «ложная щенность». Тогда Джина находила где-то мою детскую резиновую игрушку, свинью-копилку, и кормила ее. Видя это, отец тихо говорил мне: «Т-с-с…» Я отвечала шепотом: «У нас опять девочка». Ночью, когда все спали, в доме неожиданно раздавался писк, потому что собака бережно подкладывала своего «ребенка» папе в тапок, который он, вставая ночью, пытался надеть. И вздрагивая от резкого звука, ворчал: «Отец я этой свиньи, что ли?» Иногда, дразня Джинку, он тянул к ее миске ногу и противным голосом говорил: «Дай-дай-дай…» Она, даже если миска была пустой, начинала рычать.
Как-то я, еще девчонкой, посмотрела грузинский фильм, в одном из эпизодов которого молодой человек собирался перелезть через забор во двор своей невесты.
Возле дома сидел пес. Парню кто-то посоветовал, как легче проникнуть к девушке: раздеться догола, потому что голых собаки не кусают. Я впечатлилась и побежала к отцу: «Спорим, что сейчас подниму брючину и сделаю так, как ты, над Джинкиной миской? И она меня не тронет. Я фильм видела, там один человек сказал, что голых собаки не кусают». Папа с сомнением посмотрел на меня: «Ну, давай...» Мы нагнулись над собачьей миской, наша болонка, заподозрив неладное, тут же подошла. Я оголила ногу и стала тянуться ею к пустой посудине. Но не успела глазом моргнуть, как Джинка меня тяпнула за пальцы до крови. Как же я орала! Отец заржал, а потом говорит: «Ладно, кто-то мог поверить выдумке, но ты, которая выросла в семье актеров, должна знать, что такое кино!» Я, конечно, понимала: он не остановил меня, потому что терпеть не мог глупости.
Внушал ведь мне: «Никогда не подпускай к себе глупых людей. Глупость разрушает все вокруг, она агрессивна по своей сути». И считал, что мою собственную дурость (хотя слова «дурак» он не произносил никогда) надо выбивать, и лучше всего с юмором, пусть и таким жестким.
Не обошлось без юмора и в борьбе с моими комплексами. В старших классах я переживала, что девчонки уже все «с формами», а я плоская, как доска. Меня дразнили. Я не жаловалась родителям, решала свои проблемы со сверстниками сама. Но папа почувствовал, что я недовольна своей фигурой, и сказал: «Маш, не переживай. Есть старая шутка: ничего, что грудь впалая, зато спина горбатая». А у меня и вправду был сколиоз. «Стрепетова, — продолжал папа, — тоже была с горбом, и ничего, выходила на сцену.
Тебе еще и в пинг-понг играть будет удобно». И, согнувшись, изобразил горбунью, прыгающую с теннисной ракеткой. Я начала: «Ну, ты… Дура-ак». Но переживание куда-то делось, к тому же я занималась своей спиной, и потом сколиоз прошел.
Иногда отец смотрел на меня долгим и странным взглядом. Я спрашивала: «Что?» И он раздумчиво произносил: «Так. Нос у тебя мой, фигура в меня… Маш, замуж ты не выйдешь». Но к тому времени я давно привыкла к его подковыркам, и он к моим тоже, даже написал мне как-то в поздравлении ко дню рождения: «С радостью принимаю все твои издевательства, которые ты выдаешь за юмор. И буду принимать в дальнейшем».
— А кто-то еще из мужчин готов был принимать ваши «издевательства»?
— Я вышла замуж за Сережу, сына известного актера Петра Вельяминова. Сначала жили у нас, потом поняли, что нам с мужем нужна отдельная жилплощадь. Петр Сергеевич, мой свекор, отправился к чиновникам, ему сразу стали намекать на взятку, он развернулся и ушел. Тогда пошли мои мама с папой. Им предлагали квартиры где-то на выселках, но говорили, что можно и поближе, если... Отец, поняв, что у него вымогают деньги, стал белым как полотно, тогда инициативу в свои руки взяла мама и, будучи хорошим дипломатом, уговорила дать комнату недалеко от нас. Потом поменяла ее на однокомнатную квартиру. Туда папа ни разу не заходил. Однажды нас с ним после озвучивания мультфильма повезли по домам. Остановились у моего подъезда. Я: «Пап, зайдешь?» Он: «Нет, Маш, я поеду».
