Я и не подозревала, что, оказывается, все роли были уже заранее расписаны: она — бедная Золушка, а я — злая мачеха. Сказок про добрую мачеху еще не сочинили…
Алина приехала в гости с женихом. Максим писал в то время музыку и с головой погрузился в работу. «Развлеки их», — попросил меня. Я предложила ребятам поехать в Питер. На обратном пути в поезде Алина вдруг говорит:
— Я хочу взять фамилию отца!
— Без проблем! Иди в загс, где тебя регистрировали, и бери его фамилию.
— Нет, я хочу, чтобы он меня удочерил!
— Насколько я знаю, после 18 лет это уже невозможно.
— Нет, я хочу по закону!
— А по закону это он на тебя должен подать в суд. Ему уже 63. И его взрослая дочь обязана его содержать. А ты хочешь получить наследство!
— Мне не нужно наследство. Ты его хоронишь! — закричала она.
А потом вдруг спрашивает:
— А почему я не должна получить наследство?
Вот что и требовалось доказать…
Второй раз Алина приехала к нам, уже решительно настроенная довести дело до конца. Максим послушно обошел с ней всех адвокатов, которые твердили одно: усыновление детей возможно только до 18 лет. Я видела, как муж переживает, как его мучает чувство вины, которое ему постоянно внушают.
Это, мол, ты виноват во всех наших бедах, вот и расплачивайся!
А он искренне хотел удочерить Алину. Максим сам был внебрачным ребенком знаменитого композитора. Дунаевским стал только в десять лет, после смерти отца. По советским законам Исаак Осипович не мог его официально признать, будучи женатым на другой женщине. Решение о статусе сына и наследника принял Совет министров СССР после обращения группы именитых композиторов с официальным письмом, в котором утверждалось, что Исаак Дунаевский — отец Максима...
Мой муж был готов на все, лишь бы не видеть хмурого лица Алины. Бывало, сядет она за стол и сидит неподвижно, как натянутая струна, с таким выражением лица, словно ее в тыл врага забросили. Максим каждый раз при виде этой картины напрягался и отзывал меня в сторонку: «Что это она сидит с таким видом?»
Никак не мог понять — что не так? Что еще для нее сделать?
Да я и не возражала против упорного желания Алины получить официальную бумагу. Но в этом случае предложила мужу сделать генетическую экспертизу: «Хочу быть уверена, что это действительно твоя дочь!..»
Я к Алине хорошо относилась, единственное — не доверяла ее матери. Мне казалось, она манипулирует дочерью. Ведь никто не держит в тайне, что Дунаевский ее отец, фамилию можно хоть завтра поменять. Тогда в чем дело? Зачем эта бумага? Что она дает? Вот именно — право на наследство…
Едва Алина приезжала к нам, тут же начинались бесконечные телефонные переговоры с матерью.
После каждого разговора девочка выходила из комнаты сама не своя. Но как только деньги на телефоне заканчивались, Алина вновь становилась нормальной. Мамино влияние на нее было огромным. Я видела: та ей даже не расстоянии не дает спокойно жить.
Мы с Максимом тогда чуть не разошлись. Он мне не верил, мы постоянно ссорились: «Это ты такая стерва! Алина — хорошая девочка, у нее и в мыслях нет плохого! Ты ее ненавидишь!» Но постепенно сам убедился, что отношение к нему неоднозначное — это не только дочерняя любовь.
Удивительно, но Алина ни с кем в нашей семье так и не смогла подружиться. Вечные упреки, постоянная конфронтация: и то не так, и это…
Я не раз подсказывала Алине: «Ласковый теленок двух маток сосет.