Однажды, правда, забрали в отделение милиции. К бабушке на «Водный стадион» ехать было гораздо ближе, чем домой, и как-то после вечерней тренировки я почему-то решила отправиться к ней. Мобильных тогда еще не придумали, поэтому заявилась без звонка, а бабушки дома не оказалось. Бродила, бродила, периодически возвращаясь к метро — позвонить из автомата, где и привлекла внимание милиционера. Тогда, в Москве моего детства, даже они не были равнодушными.
Тем временем в жизни моей спортивной наметились перемены. Ирина Евгеньевна долго не могла родить, поэтому, стоило ей оказаться в положении, она выбрала, конечно, домашний режим и полный покой. Материнство — основа жизни любой женщины, тут уж надо цепляться за все шансы. К слову сказать, фигуристки из- за развития «не тех мышц» вообще рожают проблемно.
Без кесарева сечения на моей памяти только Марина Анисина обошлась. Но тогда я еще и слова «кесарево» не знала, просто получила нового тренера. Лена Водорезова, блистательная наша фигуристка, только закончила спортивную карьеру и пришла воспитывать нас, зеленых. На первую тренировку я опоздала. В ЦСКА мы все называли друг друга по именам, поэтому, прилетев, я, не задумываясь, сказала: «Лена, здравствуй!» Водорезова нахмурила брови: «Во-первых, Елена Германовна. Во-вторых, ты опоздала». До сих пор, когда мы с ней встречаемся (а разница в возрасте давно стерлась), я говорю: «Привет, Елена Германовна!» На что Водорезова шипит: «Сколько еще ты меня Германовной называть будешь?» «Нет, нет, Елена Германовна, как велели, так и называю!» — подначиваю ее я. Год потренировались.
А потом мы заметили: вместо того чтобы следить за нашими прыжками и вращениями, наш тренер почитывает журнальчики про новорожденных. Ага… Мы все поняли правильно — Водорезова отправилась в декретный отпуск.
Мама, конечно, за меня переживала и на соревнованиях болела, но не была похожа на эдаких заполошных мамашек, вечно мечущихся в поисках более подходящего для ребенка тренера. В мои фигурные дела она не лезла, в вопросах выбора наставника полагалась целиком на руководство клуба. Работать с нашей группой назначили Галину Василькевич, и после восьми лет сплошной эйфории в спорте у меня впервые начались неприятности. Надо заметить, что, несмотря на юный возраст, меня хорошо знали не только в Москве, но и за ее пределами. На любых соревнованиях ниже третьего места я не занимала, все время тусила на пьедестале.
Начав с шоколадных медалей, уверенно шла к настоящим. Я привыкла к определенному статусу и темпу. Ирина Нифонтова искала любой доступный кусок льда для тренировки! Помню, в «Олимпийский» ездили — там за рубль можно было протиснуться на массовые катания. «Подкатывались» на конькобежных беговых дорожках ночью или ранним утром, потому что днем там тренировались те, кому положено. И она с нами ездила, и родителям поручала гонять нас до седьмого пота. Все было очень насыщенно. А тут началось странное: тренер отказывалась ото льда, который нам предоставляла школа. Пропали утренние тренировки. Василькевич говорила вещи, прямо противоположные ранее слышанным нами от наставников, — с утра надо сидеть на уроках, а в выходные, чем болтаться в спортшколе, лучше ездить с родителями на дачу.
Я задавала слишком много вопросов и вообще чересчур часто открывала рот, высказывая мнение. Что с подростка возьмешь? Я видела, что результаты мои покатились вниз как снежный ком, и смиряться не желала. Мое рвение, которое раньше ценили так высоко, эту тренершу просто раздражало. Неприязнь стала взаимной. Это сейчас просто: не устраивает качество обучения — пойдем в другое место, а в советское время было не принято бегать от тренера к тренеру. Ко мне стали постоянно придираться и в конце концов вынесли приговор — «неперспективная». Было собрание. Вызвали маму. Она находилась где-то на втором этаже административного корпуса, а я ждала приговор внизу, ходила как волчонок из угла в угол. «Тебя отчислили», — сказала мама. Спортивный инвентарь требовалось сдать, и я отдала коньки. Так я осталась без школы, без тренера и без коньков…
