Ужасно, что он попал в аварию! Жена пробует его вытащить, делает все, что можно, но удастся ли ей справиться с его параличом?
Мне повезло, что мы встретились, на тех съемках я нашел прекрасного друга. И сам процесс работы доставлял удовольствие: режиссер Одесской студии Александр Павловский был, может, и не гений, но хороший профессионал и славный человек, съемки проходили в радостно-игровом настроении. Порой мы с Караченцовым выпивали. В Одессе не было чистого алкоголя, там все разбавляли особо извращенными способами. Однажды мы выпили водку, от которой я распух, и глаза наутро были совсем не те — не мои глаза.
Видимо, какую-то гадость в нее подмешали. Умница Павловский увидел, что я не в состоянии играть, и отменил съемки.
А вот каждая картина с замечательным режиссером Витаутасом Жалакявичюсом становилась не праздником, а каторгой. Он был очень жестким, и всегда создавалось впечатление, что Жала, как бог, все знает, но сказать не хочет. Тихо говорит, еле слышно объясняет. Потом спрашивает: «Понял?»
А ты ни черта не понял, при этом весь напряжен, стараешься понять, что от тебя требуется, а не получается. Но знаешь: то, что он предлагает, неординарно и перевернет вверх ногами все твои представления.
Я работал у него на нескольких картинах, и ко мне он относился более-менее деликатно.
Но я был не раз свидетелем, как он доводил актеров до истерики. На картину «Кентавры» в Венгрию приехал актер из Армении, он должен был играть Корвалана. Эпизодическая роль, но зато Корвалан! Лидер чилийской компартии! Сценарий написал сам Жалакявичюс.
Счастливый армянский актер приехал в Будапешт и поселился в гостинице «Геллерт». Внизу турецкие бани, завтрак — шведский стол. Просто прелесть, что за съемки.
Начался съемочный день, загодя подготовившийся армянский актер, немолодой, уважаемый человек, сияет.
— Камера! Мотор!
Актер сказал пару фраз — и Жалакявичюс еле слышно говорит: «Нет».
Актер повторяет их — и снова: Актер не понимает, что Жалакявичюс хочет.
— Давайте еще раз.
Но едва актер открывает рот, как Жалакявичюс опять объявляет: «Нет!», пробует что-то объяснить, но напряжение нарастает, а актер по-прежнему ни черта не понимает, что Жалакявичюс от него хочет.
Это повторяется еще раз и еще — и режиссер доводит актера буквально до нервного шока. Человек приехал из Армении подготовленным — и впервые столкнулся с Жалакявичюсом.
Я, конечно, мог бы сказать режиссеру: «Да пошел ты! Объясни, чего хочешь!» А армянский актер не смел: он приехал к гению. К богу!
Кончилось это тем, что эпизод так и не был снят. Актер уехал домой, не сыграв роль.
На мой взгляд, Жалакявичюс был просто недоволен эпизодом, который сам же и написал, — образом Корвалана, которого пытался показать в нескольких штрихах. И все свое недовольство выместил на актере. Это был настоящий терроризм. Представляю, каким раздавленным бедный армянин уехал.
Впрочем, был у меня и экстремальный опыт. Помню съемки, проходившие в Армении во время ГКЧП. Мы в горах снимались, телевизор еле-еле принимал — экран все время мерцал и гас. Мои дети стояли у обнесенного баррикадами сейма и ждали штурма, а я был на краю мира и играл армянского композитора Камитаса, сошедшего с ума во время турецкого геноцида. У подножия гор располагался маленький городок, и в тамошнем продуктовом магазине не было ничего, кроме пепси-колы, соли и какой-то приправы.
Утром мы вставали, разводили костер, над ним подвешивали котел.
