Как-то мы всей большой семьей поехали на дачу. Пошли на речку. Вода, помню, была градусов двенадцать. Я при дяде Леше в эту речку нырнула. «Ты неправильно ныряешь!» — воскликнул он и принялся меня учить. Он вообще все любил делать основательно. Я назвала бы дядю Лешу модным нынче словом «перфекционист». В итоге так нанырялась, что от холода совершенно посинела...
Первую машину Баталову подарила Анна Ахматова. Он обожал свой «Москвич», ласково называл его «Аннушкой» и, уходя, целовал руль. Как-то летом бабушка с мамой собрались отвезти Ахматову из Москвы в Комарово. Перед дальней дорогой дядя Леша решил проверить машину и занялся тормозными колодками. Время шло, барышни притомились во дворе его ждать и начали торопить: «Леша, ну хватит уже, поехали!»
Он заупрямился: «Пока все не переберу, не поеду!» И представляете, по дороге в Питер им под колеса чуть не угодила маленькая девочка. Дядя Леша резко ударил по тормозам, машина высоко подпрыгнула и встала как вкопанная. Он повернулся к дамам и сказал: «А вот не перебери я колодки — могло бы случиться страшное…»
Деликатный, интеллигентный дядя Леша очень похож на свою маму, Нину Ольшанскую. Она ведь настоящая аристократка: в ее родословной с одной стороны — польские короли Понятовские, с другой — дворяне Нарбековы.
Бабушка была человеком удивительной души и щедрости. Как-то дядя Леша подарил ей красивую кофточку, и она тут же отдала ее моей сестре. Бусы доставались мне, туфельки — невестке, платочек — внучке Машеньке.
Ей самой ничего, кроме сигарет (она курила исключительно «Яву»), было не нужно.
Таким же щедрым был и дед. Во двор он всегда выходил с полными карманами конфет и угощал детвору. Помню, не пускал меня на улицу с апельсином: «Ты должна взять с собой пять или шесть, чтобы поделиться с ребятами. А если он один, ешь дома!»
Когда Лидия Русланова вернулась после лагеря в Москву, идти ей было некуда и она пришла к нам. Дверь открыл дедушка и, увидев на пороге Русланову, радостно воскликнул: «О, Лидка, здорово! Заходи, новый анекдот есть!» Так, словно они вчера только расстались. Она осталась у Ардовых и долгое время у них жила.
Наш двор был местом, где мы, дети, проводили все свое время. Маленькая, я была страшной драчуньей.
Стоило мне появиться на улице, как раздавался крик: «Шухер! Анька идет!» И все разбегались кто куда. Став взрослее, в том же дворе мы с ребятами пели вечерами песни под гитару, тайком покуривали — сигареты, между прочим, я тырила у Гоши Старыгина...
— Наверное, стать актрисой девушке из такой знаменитой семьи было несложно?
— Я пять лет поступала в театральный и все время проваливалась. Может, ответственность за фамилию давила. Я так зажималась, что вообще переставала что-либо соображать и очень плохо читала. А потом, ну как тут скроешь, кто ты, если каждый раз члены приемной комиссии говорят: «Бабушке привет! Дяде Леше поклон! Как там папа с мамой?» После очередного провала я пришла показаться Людмиле Касаткиной.
«Что у вас с голосом? — удивилась она. — Почему вы так говорите?» А надо заметить, я всячески старалась приглушить свой, как мне казалось, по-идиотски громкий голос и говорила писклявым, тоненьким голоском. Хотелось, наверное, казаться поинтеллигентнее, что ли. Я же на улице выросла. Ну кто я была — под-во-рот-ня! Так всегда про себя и говорю: «Я — барышня из хорошей ордынской подворотни!»
Так вот, Касаткина продолжала: «Я люблю твою бабушку, она занималась со мной, когда я только пришла в Театр Советской армии. Вот я, например, доросла до героини. Голосом надо заниматься! Смотри, как надо». И как пустит руладу: «А-а-а-а-а!!!» — хоть сейчас в оперный театр бери.
Слава богу, на пятый раз я поступила на курс к Андрею Гончарову и за годы учебы стала совсем другим человеком. Поняла, насколько люблю актерскую профессию...
— Чем ты занималась, пока не поступила в институт?
— После школы устроилась в «Мособлтрансэкспедицию». И хотя должность моя называлась «младший экономист», я тупо сидела и разбирала бумажки. От этого можно было сойти с ума, и от скуки я прокалывала сотрудницам шилом уши. Помню, с нами в комнате работала бабуля, которая вообще стала моим «подопытным кроликом». Я ей выбривала виски, делала высокий «хайер», длинную косую челку. Бабуля после моих экспериментов хоть и походила на пугало, была счастлива.
