Поргина не стала доигрывать спектакль. Она ушла. После чего на меня надели микрофон и сказали: «Иди, играй ее роль». На нервной почве со мной случился удивительный феномен: прочитав текст, я запомнила его с первого раза. И пошла на сцену — а там Янковский, Збруев и другие звезды. Они меня потом хвалили: «Как хорошо все получилось! Спасибо!» И сказали Захарову, что срочный ввод прошел прекрасно, я всех выручила.
Но довольны были не все. И когда другие актрисы поняли, что буду играть я, взяли свои вещи и демонстративно ушли из гримерки. Мне эта роль была не нужна, но так как все прошло хорошо, Олег Иванович Янковский предложил руководству: «Пусть Юганова играет». И я до сих пор играю Головкину и очень люблю эту роль.
— Янковский обладал большим влиянием на Захарова?
— Конечно, его мнение много значило. И вообще после этого случая меня как-то заметили. В труппе ведь много актрис и нелегко проявить себя. На следующий день сижу в гримерке и вдруг слышу в коридоре голос Захарова: «Юль Семенна, Юль Семенна...» И понимаю, что это он меня зовет, просто перепутал имя и отчество. Иногда меня называют не Аллой, а Юлей, из-за фамилии на букву «ю». Вышла в коридор. Марк Анатольевич сказал: «Большое вам спасибо. Вы подумайте, что еще хотели бы сыграть в театре». Конечно, я ничего не назвала, но история с моим вводом в «Юнону и Авось» закончилась тем, что через полгода, наверное, я сыграла Кончитту.
Одновременно со мной на роль Резанова ввели Виктора Ракова. Дмитрий Певцов играл с Анной Большовой. Так получились два состава, о которых давно мечтало руководство.
— И все-таки почему вы так отбрыкивались от Кончитты?
— Там же надо было раздеваться! В «Юноне и Авось» есть сцена после танца любви, когда Кончитте нужно снять ночнушку и пройти абсолютно голой. Я этого ни разу так и не сделала, всегда чуть-чуть прикрывалась. Марк Анатольевич потом подходил и говорил:
— Алла Сергеевна, мне кажется, вы не поняли, нужно вот так, гордо, пройти обнаженной!
— Да, да, поняла вас, — кивала я. И опять все делала по-своему.
Он заходил в гримерку:
— Мне кажется, вы меня не поняли, нужно совсем сбросить рубашку.
— А-а-а, совсем... Понятно. Вы хотите, чтобы я шокировала публику?
— Нет, вы должны не шокировать, а поразить.
Постепенно он устал это говорить. Я не считаю, что как-то особенно прикрывалась. По-моему, после первой ночи с мужчиной для женщины естественно такое поведение. И вообще я не люблю совершенно голое тело на сцене. Даже когда оно очень красивое и свет хорошо выставлен, все равно хочется, чтобы был какой-то кусочек ткани. Со временем Захаров отстал от меня, потому что был доволен тем, как я исполняла эту роль.
Марк Анатольевич относился ко мне доброжелательно, а я им искренне восхищалась. Помимо режиссерского таланта у него было уникальное чувство юмора. Он говорил настолько искрометные вещи с абсолютно непроницаемым лицом, что получалось безумно смешно. И невозможно было обидеться даже на какие-то колкости. Помню, репетировала с ним Сольвейг в «Пер Гюнте», и он сказал: «Ну, сейчас вы прямо как в сериале сыграли». Как бы пошутил, с одной стороны, а с другой — дал понять, что нужно что-то поменять. Зато когда ему нравилось, как я работаю, он говорил: «Ну, вы просто как Ермолова!»
