С дедушкой мы понимали друг друга без слов. Могли сидеть и молчать. И знали, о чем молчим. Мне кажется, я на него внутренне похожа.
При его таланте и значимости, а Юрий Яковлев уже при жизни был легендой, гениальным артистом, он искренне восхищался моими первыми несмелыми работами, не пропустил ни одной серии «Кармелиты» и постоянно говорил мне, что я там чуть ли не самая органичная и талантливая.
Однажды про Юрия Васильевича делали программу на Первом канале. Это был формат, когда я могла спросить его о том, что было бы неловко наедине. Я спрашивала про войну — для него это была тяжелая тема, вспоминать об этом он не любил. Говорили и про профессию — мне интересно было, что бы он мне посоветовал. Почему-то жутко неудобно было его вот так просто спросить.
«Тебе всегда, где бы ты ни снималась, не надо думать об органике... Ты естественно, предельно органична. Только придумать характерность и получить текст, вот и все», — сказал он тогда. А у меня, наоборот, голова включается — я очень рациональный человек.
Еще не окончив школу, я решила поступить в театральный — под фамилией молодого человека, с которым тогда встречалась. Мне нужно было понять, стою ли я что-нибудь сама, без мамы, деда, связей, знакомств.
В 15 лет я была совсем ребенком — чистой, наивной и жуткой трусихой. Когда в «Щуке» меня попросили спеть, я расплакалась:
— Не умею.
— Никогда не говори, что ты чего-то не можешь или не умеешь, — сказали мне в приемной комиссии.
Я собрала последние силы и что-то спела тихим, жалобным голосом. Меня почему-то допустили до следующего тура. А когда дело дошло до документов, которых у меня, разумеется, не было, дальше не пошла.
