Уже после ее смерти композитор Каминский, писавший для Валентины песни, сказал мне: «А ведь ей предлагали ехать лечиться в Америку, к какому-то уникальному врачу, который самых безнадежных вытаскивает при помощи экспериментальной методики». Я спросила, дорого ли это, и, узнав, что дорого, сразу все поняла. Валентине ведь даже на себя было денег жалко. Все бы ей сыну оставить побольше, да маме, да вывезти их куда-нибудь отдохнуть всей семьей...
...Помню, куда бы Толкунова ни приезжала на гастроли, ее всякий раз принимали чиновники, секретари парторганизаций, а когда парторганизации канули в Лету — губернаторы. Разговор с ними Валя строила так: «Я живу только творчеством, мне некогда заниматься собой. У меня нет ни дачи, ни машины, ни дома — ничего». В ответ почти всякий раз звучало: «Как, Валентина Васильевна, у вас ничего нет? А вот тогда вам дарственная на сруб, на землю в нашей области...» Так что, когда она умерла, у нее в сейфе столько ключей осталось непонятно от каких квартир, гаражей, домиков! Она и сама, наверное, не помнила, где у нее что! Хотя жилье в Москве, конечно, у Толкуновой имелось: столичное правительство дало возможность по кадастровой цене приобрести квартиру на Цветном бульваре, кроме той, что когда-то выделили на Малой Бронной. Словом, скопилось множество всякой разрозненной недвижимости (где-то все это теперь?). А продать хоть часть, чтобы купить хороший дом на берегу моря и набраться там сил для борьбы с болезнью, — это нет!
«Ни у кого просить прощения не буду!»
И вот Валентину Васильевну снова положили в больницу. Когда я увидела ее там, сразу поняла: дело плохо. Я не отношусь к тем людям, которые, год за годом работая со звездой, совершенно сливаются с ней, жертвуют личной жизнью, не мыслят себя отдельно от своего кумира. Никаким кумиром Толкунова для меня никогда не была, но... За годы, проведенные рядом, мы с ней стали, можно считать, родными... И мне совершенно невыносимо было смотреть на то, что ничего не делается, чтобы ее спасти! Она и сама явно смирилась со своей участью, только просила меня сообщать всем, что с ней все в порядке, скоро ее подлечат и выпишут. И я так и писала на ее страничке в соцсетях, которую с некоторых пор вела. Но как бы я ни бодрилась, люди чувствовали, как обстоят дела. Пошел поток предложений — чем помочь? Писали и целители, и экстрасенсы, и травники. Зная, что Толкунова верит только в Бога, а экстрасенсов терпеть не может, я всем, кто предлагал помощь, отказывала. Но одно письмо меня взяло за душу — от матери больного молодого человека, который выжил благодаря помощи целителя. И я решилась этому целителю написать: «Помогите! Человек умирает».
