Самое смешное, что когда я только вводился в этот спектакль, смотрел его, стоя за кулисами. Мимо меня прошел Лазарев — Дон Кихот и произнес с болью последнюю фразу: «Дульсинея на меня не смотрит... — а поравнявшись со мной, весело продолжил: — Ну и хрен с ней!»
Александр Лазарев всегда был в гуще молодежи, он любил побалагурить. В филиале театра шел спектакль «Маяковский начинается». Лазарев читал стихи Маяковского, да и сам похож был на поэта. Александр Сергеевич громогласно вещал на авансцене, а мы за оргстеклом изображали события тех лет: то мы поэты, то толпа, то солдаты...
Под финал спектакля уже распили на нашу банду несколько бутылочек горячительного. Нас за стеклом хоть и видно, но запаха не чувствуется, да и все внимание на Лазарева. С нами бегал актер Сережа Рубеко, старше меня курсом. Помню последний аккорд спектакля. Мы с трехлинейками, в шинелях, с красными бантами на груди идем в глубине сцены. Ветер, вьюга. Чувствую, Рубеко как-то слишком хорошо — он слегка покачивается. Александр Лазарев читает последнее из Маяковского:
— «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня... не было! Моя революция...»
И вдруг Сережа на весь зал:
— Да твоя, твоя, блин! — еле утащили пьяного красноармейца за кулисы...
Так на сцене Маяковки я отбегал в массовке лет семь. И тут вдруг Андрей Александрович решил перенести на основную сцену студенческую работу младшего курса «Завтра была война». В спектакле играли Лена Мольченко, Ольга Прокофьева, Юра Коренев, Толик Лобоцкий, Рома Мадянов. Меня назначили на первую в моей жизни большую роль. Мой герой Жора Ландыс влюбляется в Вику Люберецкую, которую играла Галя Беляева. Но тут на репетиции я крепко поругался с Гончаровым.
Андрей Александрович в грубой форме стал мне объяснять, что все делаю не так. Надо сказать, в ярости он был страшен, кричал так, что было слышно на весь квартал. Я развернулся и ушел с репетиции. Галка переживала, вдруг меня снимут с роли (а такая угроза реально существовала), советовала: «Ты только молчи, я тебя умоляю, ничего ему не отвечай!» Слава богу, все обошлось.
После премьеры главный режиссер велел актерам, занятым в спектакле, собраться на сцене. Он ходил вдоль нашего ряда в красивом твидовом пиджаке, от него вкусно пахло дорогим одеколоном. Наконец произнес: «Ну что я могу сказать... сегодня было уже на что-то похоже. И у Соколова наконец-то пошло... А он еще, видите ли, на меня обиделся!»
С этим спектаклем театр поехал на гастроли в Англию. Взяли всех, кого только можно, — двадцать пять человек. Вера Николаевна, жена Гончарова, была оформлена как прачка.
Это был конец восьмидесятых, первый наш выезд за границу. Национальный театр в Лондоне. Фурор потрясающий! Мы на спектакле заставили англичан плакать.
