— Ё-о-о! — выдыхает Гурченко. — Все, пошли отсюда — ты мне такое же пошьешь.
— Ладно, — соглашаюсь я.
Если не считать случая с пепельницей, этот период в наших с Люсей отношениях был одним из самых спокойных и счастливых, но потом в ее жизни появился Сенин. Надежды на то, что мы подружимся, я не питала, но неприязнь, которую Сергей стал проявлять ко мне буквально с первых дней, оказалась полной неожиданностью. Как, впрочем, и власть, которую он очень быстро приобрел над Люсей.
С момента его поселения в квартире в Трехпрудном прошло две-три недели, когда Сенин подошел ко мне почти вплотную и прошипел: «Иди домой». В тот вечер я привезла Людмиле Марковне платье для примерки. Мы обсудили, что в нем нужно переделать, и мне хотелось тут же, при ней, переметать пару швов и еще раз примерить. Я заглянула к Люсе в спальню:
— Сергей говорит, чтобы я шла домой.
— Останься, — роняет она и снова углубляется в присланный с киностудии сценарий.
Возвращаюсь к работе — и тут же слышу бешеный крик:
— Я тебе сказал: иди домой!!!
Снова заглядываю к Люсе.
— Он настаивает, чтобы я ушла.
— Ладно, иди.
Крайнее раздражение вызывали у Сенина и мои телефонные звонки. Не ответив на приветствие, он шипел: «Ты зачем звонишь?!» До оправданий: дескать, Людмилой Марковной давно было заведено, что я должна отзваниваться три раза в день, — не опускалась. Люсе, когда та «наезжала» за необязательность, пыталась объяснить: «Я звонила, но Сергей вас не подозвал», однако мой «детский лепет» встречался досадливой гримасой.
В конце сентября 1993 года Люся уехала с концертами в Казань. Я в тот момент работала на съемках сериала и отправиться с ней не смогла. Сенин тоже оставался в Москве. Вечером третьего октября едем со съемок в служебном автобусе. У водителя включено радио. Диктор говорит о том, что с минуты на минуту должен начаться штурм «Останкино».
Въезжаем на улицу Академика Королева и видим: прямо перед нами катят несколько грузовиков, набитых людьми, машущими красными флагами и поющими революционные песни. Центральные входы в телецентр закрыты. По длинным коридорам бежим к складам, чтобы сдать костюмы и оборудование. Когда возвращаемся, холлы и студии уже полны омоновцев. От страха у меня подгибаются колени: если начнется обстрел, стеклянные стены здания от пуль никого не защитят. «Господи, только бы живой выбраться!» — бьется в голове.
Выскакиваю на улицу, и тут же где-то совсем рядом бабахает гранатомет, небо над головой пронизывают красные и зеленые пунктиры — следы трассирующих пуль. Огромная, объятая ужасом толпа перекатывается от одного здания к другому. В перерывах между выстрелами гранатомета слышны рев, проклятья, стоны. Кого-то окровавленного выносят на руках. Я смотрю на весь этот кошмар с единственной мыслью: «Люся далеко и, наверное, даже не знает, что творится в Москве. Если отменят все поезда и авиарейсы — как она попадет домой?»
Кое-как добираюсь до квартиры и тут же хватаюсь за телефон:
— Сергей, это Ира! Люся сегодня не звонила? В Казани все спокойно? Я только что из «Останкино» — ты не представляешь, что там творится!
— Да, мы с ней сегодня разговаривали. Через пару дней вернется.
Следующие два дня я отвечала на звонки знакомых: «Ира, как ты? Жива? Не ранена?» Позвонила даже бывшая коллега из Америки, а вернувшаяся из Казани Люся задала один-единственный вопрос: «Ты зачем Сенину звонила?» В ее голосе звучали сарказм и недовольство.
Мне сразу вспомнился день, когда Гурченко представила нас с Сергеем друг другу, и ее данное отнюдь не шутливым тоном наставление: «Ты смотри — не влюбись в Сенина!» Нужен был мне этот Сенин! Я волновалась за Люсю, а она, наблюдая в гостиничном номере Казани за происходящим вокруг «Останкино» кошмаром по телевизору, наверняка даже не подумала о том, что среди мечущейся под пулями толпы могу быть я...
Теперь я старалась приходить в квартиру в Трехпрудном как можно реже. Исключительно по делу — с примеркой или готовым платьем. Ежедневные звонки-отчеты перед Люсей тоже канули в Лету. Но однажды — один-единственный раз — Сенин позвонил мне сам:
— Ир, у нас беда. Люся встала из-за стола, сделала несколько шагов и упала. Лежит без сознания. Я вызвал скорую. Как ты думаешь, что с ней?
У меня от тревоги и страха внутри все зашлось. Стараясь держать себя в руках, я спросила:
— Это случилось внезапно? Она ни на что не жаловалась?
— Нет.
— Или инсульт, или отравление.
— Какое отравление?! Такого не может быть!
— Я сию минуту выезжаю.
— Давай быстрее!
Приезжаю, а в дверях записка: «Мы в токсикологии «Склифа». Время — час ночи. На метро уже не успеваю, иду в НИИ Склифосовского пешком. Сенин сидит в приемном отделении, на коленях — Люсина одежда. Бросаюсь к нему:
— Как она?
— Пока ничего неизвестно.
Так мы и просидели рядом до утра, мучаясь страхом: выживет — не выживет? Сенин — человек не словоохотливый, но тут разговорился. Рассказал, что они с Люсей поссорились и она была очень взвинчена. Сергей попросил ее успокоиться и услышал в ответ: «Сейчас успокоюсь». Делая шаг к примирению, сам приготовил чай. Только сели за стол, как Люся вдруг поднялась, прошла пару метров — и упала.
