Жили весело. Богатырев, выпивши, выходил на балкон и кричал в сторону Кремля: «Сатрапы!» Дома он расхаживал в махровом халате, что было редкостью по тем временам, и выглядел очень эффектно и аристократично. Мы с ним часто завтракали вместе на коммунальной кухне. Пили кофе, который Юра варил в турке на плите, и иронизировали по поводу того, что показывали по телевизору.
Помню, обсуждали Наталью Белохвостикову. По телику прошел фильм «Стакан воды». Наташа нам нравилась, но ее голос казался маловыразительным, слишком низким и скрипучим. Теперь, когда я смотрю на Белохвостикову с нынешних позиций, то понимаю, что она просто замечательная актриса. И всегда ею была, а наша критика объяснялась максимализмом, свойственным молодости.
Юра был очень застенчивым и ранимым. Мучился комплексами, которые скрывал под маской иронии и самоиронии. Телефон был общий, в коридоре, я слышала, как он звонил отцу и всякий раз начинал разговор с такого вступления: «Папа, вас беспокоит народный артист Советского Союза, лауреат Государственной премии, артист Московского художественного академического театра Юрий Богатырев».
На тот момент он был уже популярен и признан, но, видимо, так и не смог избавиться от комплекса неполноценности. А может, в семье не очень ценили его успехи, раз Юра пытался доказать, что чего-то добился в жизни, чего-то стоит. Часто плакал, когда выпивал, у него болела душа. А как смотрел на мою маленькую дочку! Как трогательно просил разрешения подержать ее на руках! И когда Богатырев передавал ее мне, в его глазах была такая тоска! Он понимал, что у него никогда не будет семьи и детей.
Я к нему относилась с нежностью. Он ко мне тоже очень тепло. Собирался нарисовать мой портрет, но не успел. Нас расселили, и больше мы с Юрой не виделись. Наверное, людям из органов надоели наши гулянки или кому-то понадобилась историческая квартира. Богатыреву дали отдельное жилье, мне — комнату в коммуналке, в которую я прописала мужа, и мы наконец воссоединились.