Спустя одиннадцать лет раздался звонок: «Лиза, это Ваня, который обещал каждый день присылать тебе из Америки мороженое, но так и не прислал». Я от радости прыгала до потолка. И вот мы уже пьем у меня пиво: мне семнадцать, ему почти девятнадцать.
— Господи, — говорю, — каждый день то гнездо вспоминаю! Два года спать не могла!
— Какое гнездо?
— Как это какое? У вас на даче. На крыше сарая.
— Гнездо?
И я рассказала ему, как все было.
— Какой ужас! Быть такого не может!
Войновичи тоже уехали — их выдворили из страны. И никто не мог мне объяснить: зачем увезли Ваню и почему я больше никогда не увижу Олю. Еще не умея этого сформулировать, я уже точно знала, что повсюду какая-то огромная ложь. К счастью, мне повезло с одноклассниками и я нашла новых друзей, но свою первую учительницу просто ненавидела. С первого дня невзлюбила школу с ее линейками и пионерским лицемерием и всегда плохо училась — точнее, я вообще не училась, а просто прогуливала столько, сколько можно было прогулять. И мама, нужно сказать, во всем меня поощряла. Если бы вы знали, какое количество объяснительных записок было написано во имя моего спасения: «приболела», «покорнейше прошу простить», «мы в отъезде» — все в таком духе. Мама меня понимала. Конечно, плохо прогуливать школу... А выгонять людей из страны — хорошо?
Когда Аксеновым вернули гражданство, Ваня нечасто, но раз в год обязательно приезжал в Москву. Встретившись, первым делом обычно шли в ночной клуб — куда еще отправиться двум молодым поэтам? Как-то в пять утра он говорит:
— Давай зайдем, Майя нас покормит.
— Нет, — говорю, — она же спит, мы ее разбудим.
— А я говорю, не спит.
— Давно спит.
— Спорим?
И вот Ваня открывает дверь, мы заходим: повсюду включен свет, Майя сидит с книжкой — ждет. Слова плохого не сказала, накормила нас завтраком и только потом легла.
