Кино и театр тогда были на подъеме. Появился Эфрос, открылся Театр на Таганке. Никита водил меня на «Десять дней, которые потрясли мир». Вообще я очень пунктуальна, но в тот раз опоздала минут на двадцать или даже больше. Не рассчитала время. Подошла к театру, когда спектакль уже начался. Смотрю, Михалков стоит у входа, ждет меня! Не оставил билеты на контроле, чтобы не пропустить начало. Другой бы возмутился — ну как так можно? — но я не услышала ни слова упрека.
Никита, конечно, был увлечен не театром, а кино. Возможно, это объяснялось влиянием брата, к тому времени уже ставшего известным кинорежиссером. Он, кстати, очень тепло относился ко мне. Однажды сидели с Никитой в его комнате и вдруг заглянул Андрон: «О, Лена, привет! А у меня для тебя сюрприз». Подтолкнул к двери девушку в синем пальтишке и белом платочке, и я ахнула: Наташа Аринбасарова! Обнялись, расцеловались. Мы были знакомы по хореографическому, но она окончила училище на год раньше. В то время снималась у Кончаловского в «Первом учителе». Андрон привез ее в Москву, чтобы познакомить с мамой, Натальей Петровной.
Когда фильм был уже практически готов, устроил мне персональный просмотр на «Мосфильме». Почему-то ему было важно мое мнение об игре Наташи и картине в целом. Мы сидели вдвоем в маленьком зале. Фильм очень понравился, о чем я и сказала Кончаловскому. Мне вообще нравятся практически все его картины. Андрон и меня хотел снять — в «Истории Аси Клячиной...», в эпизоде, но до дела так и не дошло: я уехала на гастроли с театром. Потом, когда смотрела картину в Доме кино, не могла понять, куда он хотел меня вставить. По-моему, я не очень вписывалась в «деревенскую» историю...
Мы с Никитой много времени проводили вдвоем, но сблизились далеко не сразу. Я держала его на расстоянии, хотела разобраться в своих и его чувствах. Слишком внезапно начался наш роман и как раз после его разрыва с Вертинской. Я не хотела быть «лекарством» от Насти и достаточно долго раздумывала, стоит ли вступать в серьезные отношения.
