Мать ломала голову: что дальше делать с таким любознательным сыном? В Саратове была безработица, и о том, чтобы устроить куда-то мальчишку без профессии, нечего было и думать. Сначала она отдала его учеником к пекарю, но он что-то напутал, загубил тесто и вылетел на улицу. «Ладно, у Горького тоже не получилось печь хлеб», — утешал себя начитанный Сережа. Потом мать отвела его к немцу-краснодеревщику. Тот плохо говорил по-русски и называл отца «малшык Филипоу». Назидательно поднимая вверх указательный палец, он говорил: «Малшык Филипоу, бэз срумента и вош нэ убеш». В мастерской папе понравилось: тишина, деревяшки, стружки, мебеля роскошные. Он потом часто с теплотой вспоминал своего педанта-учителя и в тяжелые времена говорил: «Не получится дальше с актерством — пойду в реставраторы!»
Но однажды его жизнь сделала крутой поворот. Как-то вечером шли они с другом мимо местного клуба, заглянули в окно. Там в большом освещенном зале девчонки в коротеньких юбках выделывали ногами такие кренделя, что у Сережи челюсть отвисла. У входа в здание висела табличка «Хореографическое училище». Парни недоуменно переглянулись и хмыкнули: это от слова «харя», что ли? Но папе настолько понравилось увиденное, что он уговорил товарища зайти. Учительница сразу же записала их в кружок, поскольку ни одного мальчика там не было. Приятель очень быстро охладел к танцам, а папа стал заниматься, и педагог, видя его рвение, со временем посоветовала ехать в Москву, учиться дальше.
У папы действительно были исключительные данные для классического танцовщика: прыжок, чувство ритма, длинные ноги. Но в столичном хореографическом училище набор уже был завершен, и он поступил на балетное отделение ленинградского Эстрадно-циркового техникума на Моховой. Там же с огромным энтузиазмом училась и моя мама Алевтина Горинович. Годы спустя папа вздыхал с сожалением: «Жаль, что она не стала актрисой. Талантом на Ермолову походила».