Софико была депутатом Верховного совета и добилась, чтобы мне разрешили выйти замуж до совершеннолетия. Мы отметили свадьбу у нас дома и улетели в Пицунду. Софа заехала в гости и обалдела: весь номер рюкзаками завален, на полу спят многочисленные Никушины друзья. Заходит в ванную, а на батарее — носки, носки, не сосчитать. Я была помешана на чистоте, вот всю компанию и обстирывала. Софико всех разогнала: «Пошли вон!» А Никуше — бабах по щеке: «Ты чего в медовый месяц дружков приваживаешь?!»
Когда вернулись с моря, устроили уже настоящую свадьбу — человек на шестьсот. А через несколько дней мы с Нико уехали в Москву — учиться во ВГИКе. Никуша перевелся туда из своей Академии на факультет, готовивший художников-постановщиков. Я же накануне свадьбы поступила в мастерскую Сергея Бондарчука и Ирины Скобцевой.
Сергей Федорович поучал девочек: «Посмотрите на Ию.
Она не красится, брови не выщипывает, не нужны ей ваши мазилки-притирки. Встань, Иечка, покажи, как надо работать». А Ирина Константиновна Скобцева вначале отнеслась ко мне настороженно. Она вообще казалась нам Снежной королевой, редкую ее улыбку почитали за счастье. Но уже через несколько месяцев усадила напротив и начала расспрашивать: почему такая бледная и дерганая? Отчего совсем исхудала?
Мне и правда жилось непросто. После скитаний по съемным коммуналкам мы поселились на Тверской, в пустующей квартире актрисы Ариадны Шенгелая — жены брата моего свекра. Всегда стремилась к самостоятельности и в семнадцать лет получила ее по полной.
На, девочка, бери. Примеряй роль студентки, жены и хозяйки дома. Жарила-парила, стирала-гладила.
К Никуше часто заглядывали друзья — закадычные приятели Коля, сын Георгия Данелии и Любови Соколовой, и Миша, внук Михаила Калатозова. Они тоже учились во ВГИКе. Талантливые, красивые, удачливые. Ходили почему-то в сапогах: об их приближении можно было узнать по характерному скрипу. Данелия всегда меня от Никуши защищал. Говорил: «Как тебе повезло! Никогда не встречал таких девочек!» Я накрывала столы, ребята засиживались до утра. Вкусно ели и много пили. Пока я пропадала во ВГИКе, мальчишки вели богемную жизнь со всеми составляющими. Чувствовали себя свободными художниками. Пройдет несколько лет, и Коля погибнет... Данелию с еще одним его приятелем нашли мертвыми в запертой квартире.
По одной из версий, они умерли от сердечной недостаточности. В семье Данелия эта тема — табу.
Георгий Николаевич чуть не умер от горя. Его спасла жена Любочка. Но несчастье Данелию сломило. Глаза, в которых всегда плясали чертики, потухли. Его семью я считала родной. По приезде в Москву мы несколько месяцев у них прожили: мне очень нравилась Меричка — мама Георгия Николаевича, родная сестра Верико Анджапаридзе. Георгий Николаевич меня полюбил еще на съемках фильма «Не горюй!» Между собой мы говорим с ним по-грузински, а на родном языке он общается только с самыми близкими.
Мужу в Москве не нравилось, жаловался, что здесь небо серое, в Грузии совсем другие цвета. В институт он не ходил, бродил где-то по улицам.
А я ночами переписывала для него лекции.
У меня всегда было низкое давление, а тут от переутомления началась анемия. Георгий Шенгелая, когда приехал к нам в гости, очень испугался. Постоянно выжимал мне гранатовый сок.
Весной Николай нарисовал на экзамене что-то сюрреалистическое, терпение у профессоров лопнуло, и его отчислили. Я тоже забрала документы: не могла представить, что останусь в Москве одна. Бондарчук чуть не плакал, говорил, что на мне держится курс. Даже просил восстановить Нико, но тот не хотел учиться.
Мы вернулись в Тбилиси и поселились в доме Софико, в комнате великого Чиаурели. В ней помещался только полуразвалившийся диванчик: все пространство занимали книги.
