Брала в больницу Георгия. Пока маму оботру, как раз приходит пора кормления. Дома постоянно стояла у плиты, варила хаш: говорят, он способствует заживлению ран. А ведь я еще в театре работала! Но оно того стоило: мама выкарабкалась.
В мае 1986 года я прилетела в Москву на 5-й съезд Союза кинематографистов, впоследствии ставший легендарным. Поселили меня в гостинице «Россия». Туда и пришел Сережа: нам надо было о многом поговорить. Мы были вместе шесть лет. У нас рос сын. Муж нес за нас с Георгием ответственность: приезжал, помогал деньгами. Он человек очень деятельный. Как говорила мама: «Сергей на крошечном острове сумеет построить целый город!» Думаю, останься Сережа в кино, стал бы продюсером. Он неугомонный, очень талантливый. Как-то, глядя в телевизор на Горбачева, мама сказала: «Горбачев.
Максачев. Знаешь, а ведь они чем-то похожи по энергетике. Сергей мог бы пойти в политику». И угадала. Забегая вперед, скажу: пройдет несколько лет и Максачев станет заместителем губернатора вначале Курской, а потом нескольких других областей.
Когда приезжала в Москву, естественно, останавливалась у Сережи в съемной квартире. Все чаще стала находить в ней женские вещи: платочек, помаду, какую-то косметику. «Это девочка Алика забыла, они ночевали тут», — отмахивался муж. Интересно, думаю: Алик — москвич, его отец — постпред Грузии, зачем его девочке спать в однокомнатной конуре? Потом проговорилась общая знакомая: мол, у Сережи появился кто-то на стороне.
Жизнь на два города — серьезное испытание для семьи.
Мы с Сергеем его не выдержали. В ту нашу встречу в «России» я сказала, что нам лучше расстаться. Помню, когда мы только поженились, Максачев признался: «Не ожидал, что моей женой станет Ия Нинидзе. Весь ВГИК, вся Грузия, весь СССР сходили по ней с ума. И такая звезда лежала у меня на плече. Это значит, что я многого добьюсь». Я действительно стала для него стимулом, который помог развиться Сережиным амбициям. Беда в том, что он для меня трамплином не стал.
Осенью того же 1986-го в Тбилиси было тревожно. Грузию разрывали политические баталии, зима обещала быть суровой. Подруга потащила с собой на базар: запастись картошкой, луком, пшеном. Мы поехали на машине, за рулем — общий приятель Михаил Немсадзе, художник-дизайнер. Он помог втащить купленные мешки в квартиру.
Мама сварила картошки, нарезала селедки — других продуктов уже не было. Мы посидели за столом. На следующий день вновь пришел, принес несколько кур. Затем пригласил нас с Георгием в зоопарк, потом в цирк. Я плакалась Мише на свои проблемы. Он откликался. Нашел маме врача, который лечит иглоукалыванием. Когда уехала в Тверь на фестиваль «Созвездие», обещал за моими присматривать. Мама по телефону восторгалась: «Чудо-человек, принес нам хлеба и сыра. Руки золотые, голова светлая».
Миша бывал у нас все чаще, мы расписались. Но почти сразу развелись. У Михаила была голубая мечта — переехать в Америку. Оказалось, для того чтобы получить визу, он должен быть холостым. Я желание эмигрировать не поддерживала. Говорила: «Миша, я объездила с театром весь мир и никогда не стремилась остаться за границей.
Со своего двора убегают собаки, которые уже не могут громко лаять. А ты талантливый художник, дизайнер, поезжай лучше в Москву».
Умерла мама. От оторвавшегося тромба. В двадцать семь лет я осталась сиротой. Накатила страшная депрессия. Я как будто впала в спячку. Ничего не видела и не слышала. Приходил и уходил Миша, Гиголоша тихонько возился с игрушками — все как сквозь пелену. Устала служить грузовиком, к которому все прилаживали свои прицепы. Мужчины, которые были рядом, хотели выстроить свою жизнь и тратили на это мои силы. И в то же время мечтали иметь под боком беззаботную ласточку. Но ласточка больше не могла летать. Эти птицы известны тем, что кормят своих детей вместе. Птенец Георгий между тем вновь голодал, как когда-то в младенчестве.
Слава богу, в какой-то момент я это поняла. Вытащила себя за волосы.
В 1991-м родилась Ниноша, а в Грузии началась война. Отключили электричество и отопление. Миша был в Москве. Возвращается на машине и ничего не понимает: город абсолютно черный! Подъезжает к дому — ни одно окошко не светится. Лифт не работает. Он запаниковал, начал сигналить. Я высунулась, кричу с четырнадцатого этажа: «Все в порядке! Поднимайся потихонечку». В полгода мы Ниношу окрестили, и Миша уехал-таки в Америку. Дочка даже еще ползать не начала...
Следующие несколько лет прожили в аду. Когда-то Тбилиси просыпался от криков уличных разносчиков: «Мацони! Мацони!» Теперь они продавали керосин.
