Ты давай... это... поосторожней!» Но я, увы, забыла о мамином предостережении.
Наоборот, явилась в лицей изменившаяся, загорелая, впервые распустив свои длинные волосы, и с черными очками на носу. Наши мальчишки меня не узнали. «Вы что, обалдели, что ли?!» — я сняла очки. Не по-мог-ло! С этого момента явно изменилось одно: мужчины перестали смотреть мне в глаза! Нет, они честно пытались, но не получалось.
Лицеисты — люди творческие, все друг в друга перевлюблялись, но это были незрелые безобидные ягодки по сравнению с тем, что ждало впереди. Кто-то любил меня, красиво и романтично, по кому-то почти два года безнадежно и безответно прострадала я — и даже явившиеся внезапно формы не помогли: не они движут любовью. В общем, все соответствующие возрасту переживания имели место быть, но они не делали мои ночи бессонными — доминанта всегда была на учебе, на профессии.
Не поступив сразу после лицея в институт, крепко влюбилась снова в летнем лагере — в учителя танцев, москвича, который по традиции исчез сразу после смены.
Год тосковала по нему параллельно с круглосуточной подготовкой ко второй попытке поступления. На этот раз меня брали во все вузы, но выбрала «Щуку», отчасти в надежде встретить его в столице.
Вот с таким примерно накопленным за восемнадцать лет багажом за плечами и кучей коробок, набитых книгами и учебниками, я выгрузилась на перрон взрослой жизни — на Ленинградском вокзале. Денег на такси нет, короткими перебежками, перетаскивая тюки туда- сюда, кое-как добралась до общежития.
Но мой глубокий вздох облегчения не вызвал: я практически пошла ко дну, наглотавшись клубящегося дыма, смешанного с алкогольными и прочими порочными парами. Некурящую и непьющую новенькую, навьюченную целой библиотекой, «щукинские» эпикурейцы встретили недоумевающим смехом и крутили пальцем у виска.
У меня сразу возникло желание повернуться и сбежать. Но куда? Позади Москва — совсем не мягкий грунт, в который я из домашней теплицы была высажена в самый угар девяностых, когда выхлопы глушителей малиновых пиджаков уже добавили в атмосферу изрядное количество запаха пороха и порока. До сих пор эти годы представляются мне иллюстрацией ада.
Иметь свое гнездо, свою крепость, где смогу прятаться, стало идеей фикс, которой на несколько лет я подчинила все желания.
Колотилась почти с маниакальной настойчивостью. Недолго продержавшись в общежитии, сняла комнату, поначалу на мамины деньги. Надо было суметь выжить в новых взрослых реалиях и научиться зарабатывать самой. А реалии были таковы: у выхода из института постоянно дежурили некие молодцы, наперебой предлагавшие за «недеревянную» оплату участие в фотосессиях и фильмах для взрослых, да и просто откровенный съем. Но никогда такой способ заработка не был для меня приемлемым. Так же как неприемлемо вступать в интимные отношения ради карьеры или получения каких-либо иных материальных благ. Все заработала сама, ни у кого ничего не просила.
Никто, повторяюсь, не открыл мне глаза на то, что физическая близость не с мужем греховна, но мои собственные представления об этом никто не отменил.
Не скажу, что была невинна, потому что лукавый свел-таки меня в Москве с моим лагерным возлюбленным и у нас случились вполне взрослые, со всеми вытекающими, отношения. Обычная молодая женщина, я могла испытывать только радость, ведь это было как бы естественным продолжением чувств, которые я называла любовью. Но несмотря на это, поди знай с чего, всплывали тревожные вопросы типа: а надо ли было, а что теперь? Я далека была от ощущения боли греха, которое пришло много позже, скорее это можно назвать смущением — видно, в генах где-то живет, что до свадьбы нельзя.
Но свадьбы не случилось: отношения закончились, практически не успев начаться. Ведомая любовью, такой, чтоб навсегда, не избежала и пары студенческих романов.
