Вся родня вспоминает мои забавные, до сих пор вызывающие общий хохот выкрутасы на горшке. Или декламацию-лепетание чего-то понятного только мне, с выражением трагизма на крохотном личике, торчащем над огромными дедушкиными рыбацкими сапогами, в которых я едва-едва шлепала из угла в угол. В результате иначе как Любка-артистка меня никто не называл. На семейных тусовках Любка заводила сестер и братьев, и мы непременно разыгрывали какой-нибудь спектакль. Родня аплодировала: «Эта артисткой будет!» И «эта» стала-таки артисткой.
Очень мне нравились наши семейные сборища, смущали только подвыпившие дядья и папа, и видно настолько, что я ни разу не пробовала алкоголя и не курила.
Вообще все обычные издержки тинейджерского периода меня даже не коснулись. А когда? Я же постоянно была занята, времени для пустого шатания со сверстниками не было категорически. К примеру, в шестом классе мы стали учиться во вторую смену, а у меня-то занятия в танцевальном ансамбле, бросить их немыслимо. По договоренности три дня ходила в школу, в остальные — на танцы. Училась фактически заочно, самостоятельно, и с меня драли три шкуры, но все равно были все «пятерки», школу окончила с золотой медалью.
Одинаково хорошо успевая по всем предметам, хотела быть и врачом, и учителем, потом космонавтом, астрономом, впечатленная фильмом «Москва — Кассиопея», писала рассказы об инопланетных мирах. Мне хотелось охватить все-все — теперь понимаю, что это были просто роли.
Осознав, что меня так много и вместить все может только одна профессия — актерская, в седьмом классе поступила в первую киношколу, открывшуюся при «Ленфильме». Золотое время — творчество на взлете! С нами занимались известные режиссеры — первый серьезный трамплин в профессию.
Следующим стал Лицей драматического искусства, тоже впервые созданный на базе средней школы, причем английской. А я-то учила французский! Чтобы сдать экзамены — конкурс был бешеный, — мне наняли педагога, и я за несколько месяцев, вместо обычных девяти лет, как подорванная, освоила базовый уровень. Меня приняли. Это был, по сути, театральный институт, включавший преподавание школьных предметов. Лучшие педагоги ЛГИТМиКа преподносили нам настоящее искусство, мы дневали и ночевали в этом уникальном заведении.
Увы, как часто бывает, оно прекратило существование вместе с его создателем, питерским режиссером Наумом Исааковичем Лившицем, добрая ему память.
Мне удавалось все, чем бы ни занималась, — такая абсолютная отличница. А как иначе? Меня выпестовали, словно тепличное растение, заботливо удобряя тем, что считали полезным. Не стесняли свободы развиваться, но в допустимом направлении и в пределах прозрачного колпака, под бдительным оком сразу нескольких садовников. Если меня отправляли в лагерь, то бабушка непременно устраивалась туда работать — да хоть уборщицей, лишь бы рядом с внучкой. Она без остатка отдавала себя нашему большому роду, была в нем миротворцем, к ней приходили решать все семейные неурядицы.
Очень многое во мне от бабули: умение выживать, не жалеть себя и отказывать себе во всем — она у нас блокадница. Когда не могла бабушка, в лагерь со мной ехала мама, преподавала там танцы, аэробику. С определенного момента моей квалификации вполне хватило, чтобы тоже включиться в работу танцующего тренера, а позже и вести театральный кружок.
Взрастив из меня хорошую, преуспевающую во всем девочку, родные не дали, как теперь понимаю, главного — я не имела ни малейшего представления о Боге, о вере, никак не фигурировали эти понятия ни в нашем доме, ни в моем окружении. Папа у меня русский, с его стороны все православные, крещеные, но никто ничего не соблюдал, не молился, в храм не ходил. У мамы корни еврейские, даже именитые раввины были в роду, правда, проявлялось это только в виде посылок из синагоги с мацой на праздники.
