«Бьюик» влетает правым боком в чугунную решетку.
Меня трясет, на Валере тоже лица нет. Выползаю кое-как из салона, Валера выбирается за мной — дверь с его стороны размякушило так, что открыть невозможно.
Стою около «бьюика», причитаю:
— Ой, Валера, что же я наделала?!
Он берет меня за руку:
— Да ладно тебе! Еще из-за какой-то железки расстраиваться будешь! Попробую отремонтировать, а не получится — новую, лучше этой, соберу!
Я была поражена его немелочностью, отсутствием преклонения перед вещами — даже такими дорогими.
В ту ночь он остался у меня.
И задержался на двадцать с лишним лет.
Мы жили душа в душу. Валеру сразу принял Павлик, которого я вместе с бабушкой и дедушкой перевезла в Москву. Мои родители к Леонтьеву относились с глубоким уважением, а его мама меня просто обожала.
Спустя год я забеременела, но выносить ребенка не смогла. По словам врачей, «виноват» в этом был не мой возраст, а две сделанных в браке с Борисом операции. Доктора посоветовали больше не рисковать.
Удивительно, но моя неспособность родить Валере ребенка нисколько не сказалась на его отношении ко мне. Я много думала об этом и пришла к выводу: наверное, между Валерой и Лидой не было сильной, всепонимающей и всепрощающей любви.
Такой, какая случилась между ним и мной.
Леонтьев несколько раз предлагал оформить отношения, но я отказывалась: «Зачем, Валера? Люди ставят штампы в паспорта, чтобы дать будущему ребенку фамилию отца. А у нас детей не будет».
Я по-прежнему активно снималась, часто уезжая в другие города. Валера тоже много работал, в том числе и в киноэкспедициях. Вернувшись домой, мы никак не могли насладиться друг другом, по нескольку дней не выходили из дома.
А в начале девяностых и у меня, и у Валеры работы почти не стало. Фильмы не снимались, киностудии были отданы под склады и автосалоны. Отсутствие ролей, тяжелая болезнь и смерть любимого папы, серьезная травма, полученная Валерой на соревнованиях по спидвею.
1993 год — едва ли не самый черный в моей жизни. Но это и год, когда я совершила поступок, которым вправе гордиться.
Однажды, отработав съемочный день, я приехала на дачу и увидела Валеру в окружении ребятни. Он вырезал из дерева игрушку, что-то увлеченно рассказывал и смеялся. В эту минуту у меня и созрело решение: «Я уйду в сторону. Но сначала помогу мужу найти женщину, которая родит ему детей».
В тот же вечер начинаю разговор:
— Валера, у меня есть сын. Родной, кровный. Есть родные внуки. Павлик тебя очень любит, но это не то, совсем не то. Ты должен жениться и обзавестись собственными детьми.
Валера на минуту теряет дар речи. Потом, заикаясь, спрашивает:
— Люд-да, ты чег-го? С ума сошла? Какая женщина? Какие дети? Мне пятьдесят три года, мой поезд ушел.
— Ничего не ушел, — стараюсь, чтобы голос звучал спокойно, внушительно. — Ты красивый, здоровый мужик...
— Хитяева, не продолжай! Мне никто не нужен. Я тебя люблю.
— Я тоже тебя люблю, но давай попробуем для начала пожить отдельно.
Он еще долго протестовал. В конце концов сошлись на том, что никаких «резких движений» делать пока не будем.
Через пару недель поехали вместе по магазинам.
Зашли в отдел канцтоваров, а там за прилавком стоит милая женщина лет двадцати семи. Глазки ясные, ямочки на щеках, курносый нос. Я толкаю Леонтьева в бок: «Смотри, какая хорошенькая!» Он в ответ хмыкает, но взглядом на милом личике задерживается.
— Вам чем-то помочь? — и голосок у продавщицы замечательный — звонкий, чистый, как ручей.
— Мне сказали, к вам иногда мотоциклы завозят, — шутит Валера.
Посмеявшись, поговорив про погоду, прощаемся.
Вечером возвращаемся домой, ужинаем, ложимся в постель. Валера, как всегда, сама нежность. Утром провожает меня на съемки в очередной, совсем не главной, роли, а сам отправляется на дачу.
