Пошла в спальню, взяла подушку, одеяло. Супруг бросился наперерез:
— Хитяева, прошу тебя!
— Борис Самойлович, ты сегодня спишь в спальне, я — в гостиной. Поговорим завтра. Спокойной ночи!
Утром я встала раньше Бориса. Сварила кашу, сделала бутерброды, заварила его любимый травяной чай. Когда муж вошел на кухню, я его не узнала. Это был другой человек. Постаревший, с пепельно-серым лицом. Он опять попытался что-то говорить, но я прервала: «Завтракай и езжай на работу. Иначе опоздаешь».
Положила в портфель термос с куриным бульоном, пару пирожков. Закрыла за мужем дверь и начала собирать его вещи.
Увидев вечером свой «багаж», Борис сразу как-то съежился, поник. Только что был двухметрового роста, а тут оказался вровень со мной.
— Хитяева, не руби с плеча. Давай поговорим.
— То, что ты хотел мне сказать, я услышала еще вчера. А теперь послушай, что скажу я. В последние годы меня не оставляло ощущение, что в нашей с тобой жизни постоянно присутствует кто-то третий. Вернее, третья. Вряд ли это была одна и та же женщина, скорее — разные. Но это ничего не меняет. Я хочу быть одной-единственной и в массовых сценах участвовать не собираюсь. Гордость не позволяет. И статус. С твоим женолюбием, Борис, тебе вообще не надо было жениться.
Что тут началось! Борис упал на колени, обхватил меня за ноги:
— Хитяева, умоляю: не отталкивай меня!
Я не смогу без тебя жить! Поверь: у меня ни с кем ничего не было!
— Нет, Боря, не верю. И пачкотню в своем доме не потерплю.
Борис ушел к родителям. Звонил мне несколько раз на дню, просил о встрече. Я была непреклонна: «Нам незачем встречаться».
Его мама в телефонных разговорах со мной едва не плакала:
— Людочка, Боря так страдает! Не может ни есть, ни спать. Горстями глотает таблетки, запивая их коньяком. Может, вы его простите?
— Мария Борисовна, милая, у вас очень хороший сын, умный, талантливый, но он слишком любит женщин, — отвечала я.
— Что касается прощения, то я давно его простила, но жить с ним больше не могу. Не смогу переступить через предательство. Понимаете, с ним же нужно будет ложиться в одну постель, а меня при одной мысли об этом трясет от отвращения.
— Я понимаю. Это вряд ли может служить Боре оправданием, но рядом с вами ему порой бывало очень нелегко. Когда вы приходили на прием или в компанию и Борю представляли «мужем Хитяевой», его самолюбие очень страдало. Уникальный хирург, доктор наук, а в вашем присутствии все эти регалии меркли. С вами он наверняка об этом никогда не говорил, а с родителями, случалось, делился...Боря, Боря, что же он наделал!
Прошло несколько лет, и я узнала, что доктор медицинских наук Якобсон больше не оперирует.
У него развилось какое-то нервное заболевание, исключающее работу за хирургическим столом. Наши общие приятели неоднократно пытались знакомить Бориса с молодыми актрисами, манекенщицами, но он, даже не взглянув на «кандидаток», пускался в воспоминания: «Когда мы с Хитяевой были на фестивале...», «Как-то Хитяева сказала...»
Однажды мне позвонил кто-то из коллег: «Людмила Ивановна, я видел вашего бывшего супруга. Он вел себя очень странно — подходил к незнакомым людям, протягивал руку и представлялся: «Здравствуйте, я муж Хитяевой!»
У меня после этого звонка два дня болело сердце. Было очень жаль Бориса, но в правильности своего поступка я не усомнилась.
