Галины Федоровны не было видно — судя по всему, заперлась на кухне. Но как только я начала собирать по квартире вещи: свои и сыновей — хозяйка жилплощади тут же материализовалась. Ходила за мной по пятам, выкрикивая все новые и новые оскорбления. Я, стиснув зубы, молчала. Одежду складывала на простыни, завязывала их узлом и оттаскивала к порогу. Минут через двадцать раздался звонок в дверь — приехал театральный автобус с тремя солдатами. Ребята взяли узлы, мы с мамой схватили Вовку и Юрку и почти бегом стали спускаться по лестнице. Уже садились в автобус, когда в дверях подъезда показался Матросов:
— И как ты собираешься жить?
— Хорошо! — крикнула я с веселым отчаянием. — Я собираюсь жить хорошо, Денис!
Пока ехали до Мытищ, в моей голове крутилась одна мысль: «Как я могла любить этого человека?! Как могла не видеть его истинной сущности?!» Перед глазами вставало искаженное злобой и ненавистью лицо Матросова — и меня передергивало, как от коктейля из гречки со свекольным соком.
Весь май мы прожили у тети Лены. Раньше мама пускаться с нами в дорогу до Севастополя не решалась: «Давай ты немножко наберешься сил, а ребятки хоть чуточку подрастут».
Матросов звонил едва ли не каждый день — просил одуматься и вернуться. Несколько раз передавал трубку матери — она убеждала меня «смирить гонор ради детей». Я была непреклонна: «Больше в ваш дом не вернусь».
Денис приехал в Мытищи накануне нашего отъезда. Взяв детей, мы отправились в ближайший парк.
Он катил двухместную коляску, я шла рядом. Шла и вспоминала, что именно такую картину рисовала в мечтах накануне родов. Вспоминала с горькой усмешкой...
— Если ты сейчас уедешь, то между нами все закончится навсегда, — голос Дениса звучал глухо, надтреснуто. Чувствовалось, что он волнуется. Только мне уже было все равно — человек, которого я еще совсем недавно горячо любила, теперь был совершенно безразличен.
— Закончится — так закончится.
— Не боишься, что пожалеешь, но будет поздно?
— Нет, не боюсь.
Следующая наша встреча состоялась третьего апреля 2000 года, в первый день рождения Юрки и Вовки.
Матросов прилетел в Севастополь и явился к дому моих родителей ни свет ни заря. Меня растолкал папа: «Там этот... ну, твой у калитки стоит. Хочешь, сама открывай. Если я пойду, не сдержусь — сразу по морде врежу! Напомню о том, что он моей жене устроил. Я за всю жизнь пальцем ее не тронул, а этот... Поганец!»
Мне встреча с Матросовым была не нужна, но я понимала, что не могу запретить отцу видеть детей. Мы снова, как почти год назад в Мытищах, пошли гулять. И снова Денис завел разговор о том, что нам нужно быть вместе:
— Давай попытаемся все склеить. Мальчишкам нужен отец. Снимем квартиру, будем жить отдельно.
— Не получится. Ты стал мне чужим.
— Не руби с плеча! Подумай!
И я начала колебаться: а вдруг и вправду все может наладиться? Вдруг мне удастся забыть искаженное ненавистью лицо Дениса, простить его?
— Я готов оформить отношения, расписаться с тобой, — продолжал Матросов. — Вот только мама настаивает, чтобы сначала, до похода в ЗАГС, мы сделали экспертизу ДНК. У нее все-таки есть сомнения: мои ли это дети?
От унижения у меня перехватило дыхание:
— Этого... не... будет.
— Выходит, мама была права... — Денис попытался изобразить скорбь, но в голосе звучало облегчение...
— Да, права! — выкрикнула я Матросову в лицо. — Это не твои дети! Забудь о них и обо мне! Нас больше нет в твоей жизни!
И Матросов забыл — послушно и безропотно. Вспомнил через два года.
Меня окликнули театральные вахтерши:
— Люда, вам тут посылочка. Денис приходил — оставил мальчикам подарок ко дню рождения.
Открываю пакет — там книжка. Толстая, в хорошем переплете.
— «Золотая коллекция сказок», — прочла на обложке возникшая у меня за спиной партнерша по спектаклю. И посоветовала: — Ты книжку-то потряси!
— Зачем?
