Чего в пыльном городе сидеть?
Кажется, именно во время первой поездки, у костра на берегу реки, когда гитара ходила по кругу и звучали песни о любви, мы и зацепились с Денисом взглядами. Потом были гастроли, на которые отправились и труппа, и «команда». Там Денис объяснился мне в любви — смешно, неуверенно, будто боялся отказа. А как я могла ответить «нет», если уже была влюблена по уши!
Мне хотелось семьи, но предложения жить вместе все не поступало. Мы встречались тайком в крошечной комнатке, выделенной мне руководством театра на четвертом этаже — как раз под казармой.
Однажды я обмолвилась:
— Денис, мы с тобой любим друг друга, а ведем себя как воры. Ты даже не представил меня родственникам.
— Понимаешь, у моей мамы к иногородним очень сложное отношение.
— Она считает меня провинциальной акулой, жаждущей оттяпать кусок столичной жилплощади?
Денис отвел глаза:
— С мамой я тебя в ближайшее время познакомлю, но она вряд ли разрешит нам поселиться в своей квартире.
За маму все решил случай, едва не закончившийся трагедией. Я и Денис поехали за Галиной Федоровной на дачу, а на обратном пути в наш «хендай», который только-только тронулся на загоревшийся зеленый, на огромной скорости врезалась мчавшаяся на красный «скорая помощь».
От удара автомобиль Дениса так покорежило, что приехавшие на место ДТП гаишники, увидев груду металлолома, спросили: «А где трупы?»
У Дениса осколками стекла было посечено плечо, у Галины Федоровны распорота нога, а я так сильно ударилась о подголовник переднего сиденья, что могла, подняв кверху глаза, видеть свой лоб — страшно вздувшийся и синий. После оказания первой помощи Дениса и его маму сразу отправили домой, а меня с подозрением на травму черепа и ушиб мозга оставили в больнице. Когда сделали рентген, врач — весельчак и балагур — сказал: — Татарову отпускаем.
Никакой трещины в ее крепком черепе не обнаружено.
— А ушиб мозга? — улыбаясь, поинтересовалась я.
— Были бы мозги — тогда мог бы быть и ушиб!
Я позвонила Денису: «Все хорошо! Меня можно забирать!» Он тут же примчался и радостно объявил: «Мама велела везти тебя к нам. Сказала, пусть Люда у меня под присмотром полежит».
Быстро идя на поправку, я все ждала — вот сегодня Галина Федоровна скажет: «Погостила — пора и честь знать». Но однажды утром услышала: «Ладно, живите здесь. Только жениться я вам не позволю — еще не хватало, чтобы Люда могла претендовать на метры в моей квартире».
Штампа в паспорте я не жаждала, на метры претендовать и не думала... Но то, что Денис промолчал, меня больно задело. В ту пору я и предположить не могла, до какой степени мой возлюбленный зависит от матери, как боится сказать ей поперек хоть слово.
Зато от моей мамы не укрылась инфантильность кандидата в зятья. Когда мы с Денисом впервые приехали к родителям в Севастополь, она, отведя меня в сторонку, прошептала:
— Люда, мне кажется, это не тот человек, с которым можно связать жизнь.
— Больше ничего не говори! — первый раз в жизни я повысила на маму голос. — Он самый лучший!
— Хорошо, но помни: я тебя предупредила.
За четыре года между мной и Денисом случалось всякое: мы и ссорились, и мирились. Причем второе делали так же горячо и страстно, как первое. Галина Федоровна в наши отношения не вмешивалась, хотя давалось ей это с трудом. Иногда я перехватывала взгляд, в котором читала: «Ты моего сына недостойна!» Утешала себя тем, что вряд ли на свете найдется девушка, которая устроила бы Галину Федоровну в качестве спутницы жизни любимого сына.
Материнская ревность прорвалась наружу, когда стало известно, что я беременна.
Лето 1998 года мы с Денисом провели вместе: июнь и июль прожили у Матросовых на даче, потом поехали к моим родителям в Севастополь. В конце августа Денис вдруг сорвался в Москву — кажется, его пригласили на какие-то кинопробы.
