Однажды ехали в «Красной стреле» со Славой Невинным. После нескольких бутылок портвейна я стал его агитировать:
—Ну что ты делаешь в своем сраном МХАТе? Переходи к нам.
Театр на Таганке был тогда в расцвете, публика висела на люстрах, а МХАТ пустовал.
—Во МХАТе я сижу на своей веточке, — ответил мне мудрый Слава, — а приду к вам, чью веточку прикажешь занять? И не обломится ли она подо мной?
Он оказался прав, из МХАТа к нам приходили Сева Абдулов и Георгий Епифанцев, начинали репетировать спектакль «Послушайте!», ничего не получилось, вернулись назад.
«Таганка» долгое время была театром одного режиссера.
Но уезжая работать за границу, Любимов пригласил в театр Анатолия Эфроса что-нибудь поставить, а тот выбрал «Вишневый сад». Я получил роль Пети Трофимова, с головой окунулся в работу. Юрий Петрович иногда заходил в зал, смотрел, что там происходит, долго крепился, но однажды вызвал меня в кабинет.
—Валерий, объясни, как ты — русский артист — можешь плясать на православных могилах под еврейский оркестр?
—Юрий Петрович, вы же главный режиссер, возьмите и снимите меня с роли, делов-то! — не растерялся я.
—Ну, как я могу?
—Тогда скажите, кого мне слушать: вас или Анатолия Васильевича?
Пауза была продолжительной. После чего Любимов изрек:
—Его.
Но тем не менее когда один из них, подъехав к театру, видел машину другого, тут же разворачивался и уезжал, чтобы не встречаться. Володя Высоцкий несколько раз пытался сводить Эфроса и Любимова в своей гримерке: мол, помиритесь, гении. Не произошло.
В Театре на Таганке с размахом отмечали шестидесятипятилетие Любимова. Действо разворачивалось в верхнем фойе, труппа сидела на полу, разные театры шли чередой поздравлять мастера. И вдруг по залу пронесся ропот: это появился Анатолий Васильевич. Я весь сжался: «Ё-к-л-м-н, что сейчас будет?» Эфрос подошел к микрофону и сказал: «Юрий Петрович, я хочу в этот день преподнести вам то, о чем вы мечтаете и чего у вас никогда не будет...
вишневый сад — «Вишневый сад», первое издание».
Как он его обыграл — виртуозно, тонко, благородно! Я первый раз увидел, как Любимов, принимая книгу, заплакал. Наш художник Боровский долго потом восхищался Эфросом: «Это ж надо такое придумать!»
Не понимаю, для чего сегодня Юрий Петрович переписывает свою биографию, рассказывая, как советские власти выслали его из страны. Может, хочет оказаться в одном ряду с Солженицыным и Бродским? На самом деле Любимов просто однажды не вернулся на родину, предпочел трудиться за рубежом. Так «Таганка» оказалась обезглавленной. Юрий Петрович надеялся, что после него останется пепелище. Из-за границы раздавались телефонные звонки: Любимов рекомендовал всем нам разбежаться.
А в это время у Эфроса произошел конфликт с актерами Театра на Малой Бронной, ему пришлось оставить работу.
И его ученик Анатолий Васильев, живущий сегодня во Франции, и жена Наталья Крымова уговорили Анатолия Васильевича принять предложение горкома партии — возглавить Театр на Таганке. Многие тогда верили, что театр переживает новое рождение, ведь одна звезда режиссуры сменяет другую.
Любимов сегодня любит повторять, что по возвращении застал «Таганку» в руинах. Это, мягко выражаясь, неправда. Театр работал как отлаженный механизм. Эфрос был интеллигентен и умен, а еще как никто знал нашу породу: он понимал, что артистов можно купить лишь одним — интересной работой.
