Я стала учиться на одни пятерки, чтобы фамилию не позорить. Славин папа Василий Романович, работавший инженером на чулочной фабрике, преподал нам с сестрой полезную науку, показав, как специальным крючком поднимать петли на спущенных чулках. «Чем это вы там занимаетесь?» — иногда спрашивал Слава, когда мы с Нонной экономили, «реставрируя» чулки.
В Павловском Посаде Нонна навещала нас с Вовочкой чаще, чем Слава. Как-то раз приехала, а свекровь открыла сундук, достала оттуда оранжевую фетровую шляпу с черной вуалью.
— Вот, дарю тебе, Нонна. Лауреату Сталинской премии положено ходить в шляпе.
— Огромное вам спасибо, Валентина Вячеславовна, — ответила Нонна и, примеряя подарок перед зеркалом, подмигнула мне украдкой.
Мы за порог, свекровь Нонне:
— Надень шляпу.
— Конечно-конечно, — говорит сестра. Но едва заворачивали за угол, она срывала шляпу с головы и прятала в сумку. А возвращаясь домой, снова надевала. Свекровь ходила гордая и довольная.
Шляпа эта много лет лежала у Нонны в шкафу без дела, пока я не познакомилась с будущим мужем — Петром Катаевым. Наша мама к тому времени умерла, и моей руки Петя просил у Нонны, которую называл «тещей», хотя она была лет на пять его старше.
Ее первой он повез знакомиться со своей мамой Валентиной Леонтьевной, вдовой писателя Петрова (Катаева), соавтора Ильфа.
— Сестрица! — рассказывала Нонна, вернувшись. — Там такие хоромы! Это интеллигенция, у них вся квартира в книгах. А комнат столько, что со счету сбилась.
— Боюсь, — говорю я. Ведь мне еще только предстояло знакомиться с будущей свекровью.
— Ничего, надевай голубое пальто и оранжевую шляпу. Это будет интеллигентно. Туда только так, голову даю на отсечение. Ты меня слушай! — убеждала Нонна.
Да чтоб я сестру ослушалась! Оделась и пошла. Как Валентина Леонтьевна в обморок не упала, меня увидев, не знаю. Но она была женщиной тактичной, промолчала.
А голубое пальто, если, конечно, без шляпы, очень мне шло. Нонна привезла его из Казахстана и припрятала. Хотела вручить мне так, чтобы Слава ноздри не раздувал: опять на свою родню все деньги потратила. Он-то лишнюю копейку откладывал, мечтал купить машину. И Нонка подговорила подругу Лору разыграть сцену. Та должна была привезти пальто и сказать, что купила его за смешные деньги у спекулянтки, а оно ей мало, а вот Наташке будет в самый раз. Нонна еще до появления подруги постаралась угодить мужу:
— Славуль, давай я тебе гречневой кашки с песочком положу?
— Можно поесть, — отвечает он.
— Сейчас еще и картошечки отварим, селедочку разделаем, Лорик же к нам в гости приедет.
Нонна играет, я же напряжена страшно, не актриса ведь, а должна сделать вид, что пальто в первый раз в жизни вижу. Но прошло все «на ура», как по нотам: «Лорка, паразитка, такое пальто за копейки?! Славуль, посмотри, как Наташке хорошо. Я возьму, а? Она ж у нас уже девушка на выданье...»
Сыграно гениально. Не только Слава поверил в правдивость ситуации, даже я примеряла пальто в тот вечер как впервые.
Славу можно было понять: конечно, он уставал от того, что Нонна помогает своим пятерым братьям и сестрам. То десяточку сунет, то обновку купит. Кто- нибудь из Нонниных друзей или родственников постоянно квартировал у них: то я, то брат, то подруга с двумя собаками.
У Славы был приемничек, он любил его приложить к уху и послушать — хочется же человеку иногда уединиться, побыть с самим собою. Но не было у него такой возможности.
Тихонов так Нонне однажды и сказал:
— Как же я устал от твоего колхоза.
— Этот колхоз меня вырастил и выучил, — ответила Нонна.
А Слава ноздри раздувает — недоволен.
Мама ведь и корову продала, и ковер, чтобы Нонне деньгами помочь. И все, что маме за трудодни полагалось, мы в Москву переправляли. Когда мама умерла, Нонна никого в детский дом не сдала. Однажды я заболела и Нонна пешком прошла всю Москву, тогда из-за праздничной демонстрации транспорт не ходил.