Он ее, конечно, узнал, все тогда смотрели «Молодую гвардию».
— Нонна? Можно я тебя так буду звать?
— Валяй! А тебя как величать?
— Колей. Ты, Нонна, не волнуйся, сейчас у тебя все будет.
И тут же закипела работа. Откуда ни возьмись появились люди, притащили матрасы с синими казенными печатями, подушки, одеяла, две железные кровати, столик, электроплитку, окно застеклили... А по огромной общей кухне уже плыл запах жареной картошки.
— Нонна, идите к нам, сейчас ужинать будем! — кричит новая соседка Шурочка-таксистка.
— А на чем таком вкусном вы ее жарите?
— Так это же жир маргусалин, он дешевле масла. Очень выгодно!
И вот мы уже за одним столом, и Коля с женой здесь — простые, хорошие, добрые люди. Нонна и я, счастливые, в кои-то веки сытые, легли спать, зная, что нас никто не прогонит, что спим в своих кроватях...
Приехал со съемок Слава, мрачно оглядел наше житье-бытье и сказал:
— Лауреату Сталинской премии могли бы дать что-нибудь получше.
Радостная улыбка сползла с Нонниного лица, она сразу почувствовала себя виноватой.
— Славуль, спасибо — это дали. Сколько актеров ютятся по подвалам, чужим людям, а нам с тобой отдельную комнату выделили.
Слава покашлял:
— А что, Володя с нами будет спать?
— Коляску пока не на что купить, Славуль.
— Я тут подработал, завтра поедем в магазин.
И они купили прекрасную теплую коляску, которую вскоре...
украли. Нонна, погуляв на улице с ребенком, понесла Вовочку в дом, чтобы потом вернуться и занести коляску. Хвать — а на снегу лишь след от колес тянется. Она Володю завернула в одеяло и побежала, рыдая, за ворами. Возле церкви след оборвался. Нонна — в милицию. «Вы поймите, — говорила она дежурному, — мы ж сына в корыте выносили гулять!
Вдвоем с сестрой, одна я не управлялась».
Она так рыдала, как будто кусок сердца вырвали. Ей и коляску жалко, и страшно, как Слава отреагирует, когда узнает. «Плохо смотрели за добром», — сказал Тихонов и молчал обиженно целый вечер.
Пропажу не нашли. Вовочку мы так и носили гулять в ванночке, обложенного подушками.
Когда моему племяннику было годика полтора, Герасимов послал Нонне записку, что, мол, хочет встретиться. Назначал время и место свидания. «Добрые» люди передали этот клочок бумаги не Нонне, а Славе.
— Ты что, хотела к нему пойти?!
— Да ты что, Слава?! Я той писульки в глаза не видела. Зачем мне этот старый хрыч нужен?
Вот и вышло, что в роли Аксиньи, о которой мечтала Нонна, Герасимов ее не снял... Нонна переживала, но виду не подавала: «Значит, режиссеру глянулась другая, а не я. Элина Быстрицкая божественной красоты. Мало ли что я чувствовала себя Аксиньей, а художник видит по-своему. Не просить же, чтобы меня полюбили?»
Но Слава все равно ее ревновал — не к Герасимову, так еще к кому-нибудь. Однажды Нонна собиралась на репетицию, села перед комодом, вынула кругленькое зеркальце. Пока красила ресницы, пудрилась, Слава терпел, но когда она достала губную помаду и стала выводить яркую линию, он подошел, отнял тюбик и швырнул его в открытое окно.
— Ты с ума сошел? Я ведь актриса! — вскричала Нонна.
— Тебе и так хорошо. Сотри!
— Не буду!
Из-за такой ерунды поссорились.
А мирились вечером, с моей помощью.
— Наташа, — сказал Слава, — скажи Ульяне Громовой, что я ее просьбу выполнил, молоко на базаре купил.
Я, с пионерским галстуком на шее, руки по швам, поворачиваюсь к сестре и рапортую как велено. Нонна выслушала и ответила:
— Передай Володе Осьмухину, что я его благодарю.
Слава ведь тоже сыграл в «Молодой гвардии».
— Володя Осьмухин, — поворачиваюсь я к Славе, — Ульяна Громова просила вам передать…
И тут они оба прыснули со смеху.
Поняли, что переиграли...
Маленького Вовочку Нонна кормила грудью. Однажды племянника положили в больницу, и сестра, приезжая к нему, подкармливала еще одного пацаненка, который буквально ожил на ее грудном молоке. Родители его были так Нонне благодарны, что, несмотря на все ее протесты, подарили отрез на платье.
— Вот, погляди, — сказала она Славе, — грудью заработала.
— Может, бросишь кино, театр и кормилицей побудешь, раз так хорошо получается?