— Побывать на море, полететь на самолете и... чтобы у меня было красное пальто.
Все мои мечты он превратил в реальность. Занял где-то денег и купил в комиссионном роскошное красное пальто, потом мы полетели в Симферополь и отдыхали на море, в Ялте. Там-то все и произошло: я ответила согласием на предложение Фаика выйти замуж и сразу же забеременела. Ирада родилась на втором курсе.
Я продолжала ездить в институт: покормлю дочку, оставлю бабушке грудное молоко и — на занятия. Вбегала в аудиторию и засыпала за партой. Да к тому же обливалась молоком, сидела в насквозь мокрой блузке. Однажды педагог, преподававший эстетику, не выдержал, пришел в деканат и говорит: — Товарищи, есть одна студентка, с ней надо что-то делать.
Эта девочка на лекциях спит и вся в молоке!
— А кто это? — поинтересовался Сергей Герасимов.
— Польских Галя.
— Ага, так-так... Видел ее в танце, в отрывке. Я ее возьму. Пускай сидит дома, кормит ребенка, а на следующий год переводится на мой курс.
Меня вызвал декан:
— Хватит самой мучиться и бабушку мучить. Со следующего года будешь снова учиться на втором курсе — у Герасимова и Макаровой.
— Это что ж получается? Я на второй год остаюсь? — мне казалось — это так стыдно.
— Да нет же, просто берешь академический отпуск, — успокоил декан. — Ты радоваться должна. Тебя берет сам Герасимов!
Попасть на курс к Сергею Аполлинариевичу было крайне сложно, он считался элитным, особенным. Тамара Федоровна Макарова вызвала меня на беседу: «Галя, у тебя сейчас будет свободное время, ты посещай музеи, читай, интересуйся новой литературой... Наш курс эрудированный, творчески сильный, ты должна соответствовать».
Но так вышло, что вместо походов по музеям и театрам я попала в кино. Съемки картины «Дикая собака Динго» проходили на Азовском море. Мне очень хотелось увидеть себя на экране. Карасик отсматривал снятый материал в местном клубе. Я подговорила мальчишку-киномеханика, и он тайком от режиссера пустил меня в свою будку.
То, что я увидела, вызвало шок. Это был ужас! Так себе не понравилась, что, как Чурикова в фильме «Начало», решила уехать. Собрала чемодан и отправилась на станцию. Там меня и поймала ассистентка режиссера.
«Закрыть ее на замок до конца съемок!» — распорядился Карасик, узнав о попытке бегства.
А потом я уже не думала о том, чтобы сбежать, потому что случился роман со вторым режиссером, который и пресек Фаик.
В Венеции «Дикая собака Динго» получила «Золотого льва». Но на фестиваль я не поехала.
«Там у них атомная бомба! Ты радио слушаешь? — категорично заявила бабушка. — А у тебя маленький ребенок и муж.
Никуда не пущу! Сиди дома! Тебя-то я вырастила, а на правнучку меня не хватит».
Из-за «угрозы атомной бомбы» я не поехала и на фестиваль в Бразилию.
Лишь когда картина «Я шагаю по Москве», в которой я сыграла продавщицу пластинок Алену, получила приглашение на Каннский фестиваль, вмешался Фаик и сказал бабушке: «Пусть Галя поедет во Францию. А вас я забираю в Баку, там тепло, фрукты. Моя мама и тети помогут с Ирадой».
Как это часто бывает в кино, эту роль я получила совершенно случайно. Шла по коридору «Мосфильма» на переговоры по поводу другой картины, когда меня перехватила второй режиссер Данелии. Она привела меня к Георгию Николаевичу, который полулежал на диване и был явно не в настроении.
— Вот! Молодая, начинающая.
— Блондинка, — вяло констатировал он. — Надо перекрасить.
Через час я стала брюнеткой. Данелия, все в той же позе возлежащий на диване (потом уже узнала, что у режиссера болела спина), помрачнел еще больше: «Не годится. Перекрашивайте обратно».
Я чувствовала себя униженной и несчастной, но «ради искусства» покорно позволила гримерам вернуть прежний цвет волосам. Худсовет меня утвердил, и я стала сниматься. С Лешей Локтевым мы сдружились, он даже провожал меня до дома, а Никита Михалков, тогда еще совсем молоденький мальчик, с нами почти не разговаривал, приходил и уходил, едва удостоив кивком. Он общался исключительно с Данелией.
Потом я снималась у Григория Чухрая в фильме «Жили были старик со старухой». У Максаковой роль первого плана, у меня — второго, чтобы две блондинки не мелькали на экране, Польских снова перекрасили в черный цвет. Съемки закончились, я встретила Тамару Федоровну Макарову: «Галочка, я слышала — ты едешь на Каннский фестиваль? Только не брюнеткой. Там любят блондинок».
Я тут же помчалась в гримерную:
— Перекрасьте меня, пожалуйста!
— С ума сошла? У тебя волосы отвалятся!
— Умоляю... Тамара Федоровна сказала...
— Давай садись, полетишь лысой.
Когда гример закончил работу, концы волос отпали, а оставшиеся оказались сине-зеленого цвета. Уже и в Канны не хочется, но обратной дороги нет. Закуталась в платок и полетела.
В самолете дядька, сидящий в соседнем кресле, спросил, сдвинув кустистые брови:
— А чего это ты в платке-то? Сейчас в Копенгагене будет посадка, там жарко.
— Я так нервничаю, — отвечаю, — ночь не спала перед поездкой, у меня озноб.
Во время следующего перелета до Парижа я решила признаться, почему не снимаю платок.
— Извините, как вас зовут?
— Владимир Евтихианович.
