Недавно по телевидению с большим успехом прошел сериал «Союз спасения» о декабристах. В связи с этим повысился интерес к главным участникам событий, на которые, кстати, спустя время историки стали смотреть иначе. Например, переоценен поступок Трубецкого, который не вышел на Сенатскую площадь. Фигура Милорадовича, которого смертельно ранили при попытке образумить полки, раскрылась по-новому. А помимо известных нам историй Волконской и Трубецкой, последовавших за мужьями, имеются менее известные, но не менее яркие примеры мужества и преданности.
Наша статья подкреплена мемуарами самих декабристов и их современников, которые, кстати, начали издаваться практически сразу после того, как участники восстания стали возвращаться из ссылки. Один из них, Сергей Петрович Трубецкой, оставил наиболее полные и интересные воспоминания. Репутации Трубецкого серьезно повредило его поведение 14 декабря. Избранный диктатором восстания, активнейшим образом готовивший его, Трубецкой, как известно, не вышел на Сенатскую площадь. В показаниях многих декабристов, в том числе Кондратия Рылеева, говорилось о том, что неуспех предприятия — его прямая вина. Однако анализ историков, сделанный в наше время, убеждает, что дело обстояло не так просто. Отсутствие Трубецкого на площади объясняется не его нерешительностью, а логикой. Трубецкой видел, что происходящее не вяжется с установленным планом, предупреждал Рылеева о бессмысленности выступления. Он, в отличие от Рылеева, не верил в успех и поэтому не видел смысла выходить. Но вернемся непосредственно к воспоминаниям одной из самых ярких фигур среди декабристов. Глазами Трубецкого видим, как происходило «разжалование» тех, кто имел высокий военный чин.
«После барабанного боя нам прочли вновь сентенцию, и профос начал ломать над моею головою шпагу (мне прежде велено было стать на колени), — пишет Трубецкой. — Во весь опор прискакал генерал и кричал: «Что делаете?»... С меня забыли сорвать мундир. Подскакавший был Шипов. Я обратил голову к нему, и вид мой произвел на него действие Медузиной головы. Он замолчал и стремглав ускакал. Вид знамен того полка, в котором я некогда служил, возбудил во мне воспоминание моей службы в нем, Кульма, за который были даны знамена; я их видел в руках людей, не имевших на них право, тогда как заслужившие были в гонении и рассеяны по всей армии. Эта мысль возбудила во мне чувство негодования. Довольного труда стоило профосу сорвать с меня мундир, он так хорошо был застегнут, должно было изорвать в клочки, шпагу также не подпилили и, ломая ее, довольно больно ушибли мне голову.
