Мне сделали специальные ласты из формопласта со стальными пружинами внутри — очень тяжелые. Ноги уставали, икры сводило судорогой. Многие сцены снимали на большой глубине. Самым страшным стал момент, когда меня, привязанного к якорю, выбросили в море со шхуны. Внизу для меня был приготовлен акваланг. Но почему-то его не проверили, и он оказался пустой. А я же привязан, пока развяжут — я кончусь. К счастью, в этой сцене меня страховал тот тренер — Рэм Стукалов, и он мне свой акваланг отдал, а сам стал выходить с большой глубины. Слава богу, он остался жив. В другой раз меня спас оператор Эдик Розовский. Снимали сцену, когда я, привязанный к цепи за пояс, ловлю жемчуг. Цепь была метров шестьдесят и весила килограммов сорок. Ее свободный конец над водой держал матрос. Но в один из моих прыжков со скалы он случайно цепь отпустил. Это была катастрофа. Цепь потащила меня на дно. Всплыть с ней невозможно, один я бы ее не поднял. Но Эдик увидел все через глазок камеры, быстро понял, что произошло, и, бросив камеру, поплыл ловить цепь.
Я и так был худой, а тут от всех этих нагрузок еще больше похудел. Для того чтобы моя фигура смотрелась прилично, мне делали толщинки из поролона — плечи, косую мышцу на спине. Мой костюм выглядел убедительно, но у него был огромный недостаток — он совсем не грел. А под водой на глубине всегда холодно. Особенно в бухте Ласпи, там внизу — холодное течение. Хотя я был очень выносливым, но работать по много часов в день под давлением воды и при постоянном холоде немыслимо. Оператор, его ассистенты, осветители — все в гидрокостюмах, под которыми у них свитера. А на мне тоненький комбинезон из хиланки — материи, из которой делают женские колготки. На хиланку леской были нашиты чешуйки из кинопленки — вот и весь костюм. Когда стало понятно, что так продолжаться не может, костюмеры придумали для меня гидрокостюм — из тонкой резины, но все же какое-то время он сохранял тепло. Ну а на берегу держали наготове огромный, как у ночных сторожей, тулуп. Выбравшись на сушу, я первым делом кутался в него, после чего мне давали горячий сладкий кофе с коньяком. И вот я стоял в этой шубе под палящим солнцем в 30-градусную жару и трясся — все никак не мог согреться.
Конечно, у Насти Вертинской было совсем не так много подводных съемок, но с трудностями пришлось столкнуться и ей. Она молодец. Изначально плавать вообще не умела и научилась специально к фильму. При этом страшно боялась нырять, ее хотели заменить дублершей, профессиональной пловчихой. Но когда Настя увидела крепко сбитую фигуру второй Гуттиэре, сказала: «Вместо меня она сниматься не будет, лучше я утону!» — и нырнула.
Настя училась в девятом классе и в перерывах между съемками все время бегала с учебниками и тетрадками. Ей нужно было сдавать экзамены, и она усиленно к ним готовилась. Удивительно серьезной была эта девочка. Многие были в Настю влюблены, но на расстоянии. Болтали, что у меня с ней на съемочной площадке случился роман, но это абсолютная ерунда. Во-первых, она была еще школьницей. Во-вторых, я только что женился. И жена Алена (актриса Алефтина Константинова. — Прим. ред.) всегда присутствовала на съемочной площадке. Фактически это был наш медовый месяц. Ведь свадьбу мы сыграли 2 апреля 1961 года, а съемки велись тем же летом. Вся съемочная группа, кроме технического состава, жила в гостинице в Севастополе. А нам с Аленой разрешили ночевать в палатке у моря. Замечательное было время!
